— Можно мне поговорить с твоим отцом? — спросил он.
— А может быть, нам стоит еще немного подождать? — предложила она.
Она не объяснила, почему нужно ждать, да он и не спросил. Они согласились на это без обсуждений и решили, что помолвку следует сохранить в тайне. Оба не сомневались, что именно так и следует поступить. Они полностью доверяли друг другу. Александр, сгорая от неподдельной страсти, был уверен, что это любовь до гроба. Пьере же все это казалось скорее игрой; впрочем, не совсем игрой, а чем-то вроде музыкальных упражнений, когда после хорошо разученных гамм можно наконец перейти к НАСТОЯЩЕЙ музыке — какому-нибудь moto perpetuo[18]или тарантелле для начинающих. Она не знала, почему Александр сказал, что непременно женится на ней. Она-то пообещала выйти за него только потому, что ей хотелось еще поупражняться в искусстве любви. О возможности заключения брака с Александром она старалась не думать. Они считались женихом и невестой, были помолвлены, и пока что ей этого было более чем достаточно. При этом они все время обманывали: друг друга (причем Пьера обманывала Александра сильнее, чем он ее), а также себя (причем Александр себя обманывал сильнее, чем Пьера). Но тем не менее оба были вполне счастливы. Пьера, сидя тогда на стволе упавшего дерева, подняла глаза и посмотрела в суровое мальчишеское лицо Александра, и он, глядя на нее сверху вниз, промолвил:
— Теперь ты моя невеста!
А чуть позже прибавил:
— Ты ведь знаешь, что наши земли граничат? На холме Галия.
Он, старший сын, являлся основным наследником земельных владений Сорентаев; а Пьера была единственной наследницей Вальторсы. Объединенные земли стали бы великолепным помещением капитала. Пьера находила весьма интересным, что Александр уже понимает это и заботится о будущем; ее прямо-таки восхищала его хозяйственная прозорливость. Отец Пьеры был человеком непрактичным, мало приспособленным к тому, чтобы управлять своим обширным хозяйством, а уж когда графу приходилось решать денежные вопросы, он становился совершенно несчастным. Гвиде Сорде всегда стремился наставить его на путь истинный. Однако Гвиде, будучи отличным хозяином, тоже не отличался особой практичностью. Дело в том, что он больше любил сам процесс работы, а не ее результат; получаемый доход интересовал его значительно меньше. Александр же не считал занятия хозяйством ни наказанием, ни самоцелью, но воспринимал это как средство существования. Предпочитая работу в конторе работе в полях, он уже два года вел всю бухгалтерию отца, и его рассказы о неудачных или выгодных сделках, о хозяйственных доходах и расходах оказались для Пьеры чем-то совершенно новым, и она с глубоким интересом его слушала: Ее умная заинтересованная манера слушать и непритворное восхищение его, Александра, талантами просто пленили молодого человека и привязали его к этой девушке узами куда более прочными, чем любовное томление.
Звездный час для Пьеры наступил, когда она сообщила о своей помолвке Лауре. Наконец-то она почувствовала себя победительницей! А Лаура, действительно ощутив мимолетный укол зависти, решила не придавать этому значения: подобные эмоции казались ей недостойными внимания, жалким мусором в мощном и чистом потоке их дружбы. Впрочем, очередная влюбленность Пьеры и ее помолвка с Александром и в жизнь Лауры внесли какое-то разнообразие, ибо жилось ей как-то уж чересчур спокойно и одиноко. А Пьера, не рассказав о своей тайной помолвке Лауре, и вовсе не получила бы никакого удовольствия. Ей куда больше нравилось разговаривать с Лаурой об Александре, чем пребывать в обществе самого Александра.
Хотя видела она его нечасто: открыто ездить к ней как к своей невесте он пока не имел права. Кроме того, она требовала, чтобы их отношения сохранялись в тайне. А визит молодого человека к молодой девушке местное общество, крошечное, но весьма наблюдательное, расценило бы однозначно. Поэтому влюбленные встречались тайком, и основная роль Лауры заключалась в том, чтобы эти свидания устраивать. Причем эта романтическая игра занимала ее в неменьшей степени, чем самих Пьеру и Александра; и. пока они шептались в тени лодочного сарая, Лаура честно стояла на страже, возможно, даже более счастливая, чем" они сами.
На самом первом своем свидании они даже поцеловались, причем внезапный и неуклюжий поцелуй Александра пришелся Пьере куда-то ближе к уху. После этого они надолго застыли в полной неподвижности, не осмеливаясь пошевелиться, так что даже шеи у обоих заболели. Пьера всем сердцем старалась почувствовать радость или хотя бы возбуждение, однако, даже оставшись одна, так ничего особенного и не почувствовала; и даже упоминать об этом поцелуе в разговоре с Лаурой не стала. Да и Александр больше не пытался ее поцеловать. Самое большее — брал ее за руку, и ладонь его тут же становилась влажной, что Пьере было не очень-то приятно. Однако Александр этого не замечал и продолжал держать ее руку в своей на протяжении всего их разговора, хотя девушка все время старалась незаметно руку высвободить.
Однажды, в очередной раз болтая с Пьерой — а разговоры подруг о любви доставляли обеим особое удовольствие, — Лаура сказала:
— Ты знаешь, Пери, теперь и я могу кое-что сказать тебе по секрету.
— Что, что, что?
— Да, в общем, ничего особенного. Я все думала, как хорошо было бы, если бы вы с Итале полюбили друг друга. Ну, ты же знаешь, как мы иногда придумываем себе такую жизнь, какая нам непременно понравилась бы…
Пьера понимающе кивнула.
— Только из этого все равно ничего не получилось бы, — вздохнула Лаура.
— Но почему?
— Ну… эта его политика!.. Да и характеры у вас обоих… Хотя, с другой стороны, он, конечно же, не Александр!
И вот сейчас, сидя у камина и пытаясь написать сочинение об обязанностях юной дамы, Пьера вдруг вспомнила тот короткий разговор с Лаурой, ее чуть насмешливый намек на то, что «Итале, конечно же, не Александр», и то, с какой любовью и одновременно как бы с вызовом посмотрела на нее Лаура, и холодный озноб пробежал у нее по спине. Влюбиться в Итале? Выйти за него замуж? Нет! Это было бы нечто совершенно отличное от их отношений с Александром Сорентаем. Их помолвка, их привычка держаться за руки была обыкновенной игрой, в которую Пьера могла бы, казалось, играть до бесконечности. А вот с Итале в такую игру она играть не смогла бы, не смогла бы в этой игре быть ведущей. Нет, о подобной игре с Итале даже и думать не стоило! И об Итале тоже не стоило думать, не стоило вспоминать тот дивный аромат мандевилии, шум летнего ливня и то, как он стоял в проеме распахнутой двери… Пьера так и не прочла ту книгу, которую он ей подарил на прощанье. Она называлась «Новая жизнь» и по-прежнему стояла у нее в комнате на верхней полке шкафа. Пьера даже ни разу не достала ее оттуда. А сегодня утром ей почему-то вдруг пришло в голову, что Итале возвращается. Какая чепуха! Он и не думал возвращаться. Он уехал навсегда.
Тетушка давно уже смежила веки, пальцы ее неподвижно застыли на клубке красной пряжи.
«Молодые девушки должны быть послушны… Они всегда должны быть чистыми и аккуратными…» Пьера зевнула, и Роденне, заметив это, улыбнулся ей добродушно и сказал, не отрываясь от карт:
