Внутри храма было светло и пыльно. Квадратные большие двери находились в каждой из четырех стен, пропуская внутрь много солнца. Глаза Ульпака сразу упали на жертвенник и уперлись в хрустальный предмет. Воина поразило то, что череп вовсе не был покрыт пылью. Полированная поверхность шара точно отталкивала ее, отталкивала любое воздействие.
Тольтек протянул руку и дотронулся ладонью до холодной глади хрусталя. В тот же миг ему показалось, что его пальцы словно погружаются в черный мрак, исходивший из глубины черепа. Ягуар почувствовал, как душу охватывает ледяной ужас… Под его ладонями разверзалась бездна, глубины которой не знал ни один смертный. Там, в кромешной, неземной тьме вспыхивали и гасли искры, точно звезды на ночном небе.
Боль, обжегшая в первый момент пальцы Ульпака, прошла. Ягуар стоял в полном оцепенении, погрузив руку в бездну, пылающую ледяным огнем. Тольтеку показалось, что странный предмет затягивает его внутрь. Он, как зачарованный, не отрываясь смотрел на шар, и его взору открывались страшные в своей удаленности от человека картины. Как он мог думать о своей силе? О даре Шкик? Что были его род или весь народ тольтеков перед этой мощью, бесконечностью, холодом? Как вообще люди осмеливались вести свою лишенную смысла жизнь, когда там, высоко-высоко двигались те, кому вечным законом дано право быть хозяевами всего?
Они были страшны и отвратительны, одновременно вызывая ужас и выворачивавшую душу гадливость. Само их существование казалось невозможным для человеческого ума. Ульпак отшатнулся от черепа, сжав голову руками. Знание, которое с этой минуты поселилось в нем, тяготило молодого воина нестерпимой внутренней болью. Одна из этих тварей — худшая и невыносимейшая — оторвалась от своих собратьев и Бог весть как оказалась здесь на земле. Она пребывала погребенной где-то далеко во льдах. Так далеко, что Ульпак даже не знал, где это. Но там зверь был накрепко замурован и покоился в странном полусне, лишь изредка ворочая уродливым подобием плавников. Его разум дремал и одновременно жил, видел, знал и мог в любую минуту восстать. Эта минута стала бы худшей в жизни людей. Всех — и белых атланских собак, и свободных от их унизительной власти тольтеков, и тех свирепых воинов, которые обитали далеко на севере за туманными горами.
Плен чудовища на глухой, забытой Богом земле, вдали от великих битв, беспокоил остальных тварей. Они плотно сплетались в тугой клубок и враждебно копошились вокруг хрупкого, как яичная скорлупа, мира, желая раздавить его липкими щупальцами звездной тьмы и освободить того, кто внутри. Камень был связующим звеном между ними, непостижимым образом соединяя небесных гадин с той, что покоилась во льдах. И здесь — в Доме Змей, в горах Тулума, на цветущих мертвых землях Ар Мор — везде ходили и ползали их слуги, маленькие и большие, разумные и бессмысленные, извлекавшие из недр земли нечто важное, без чего приход остальных тварей на помощь своему страшному собрату был невозможен.
Угроза казалась настолько острой, что Ульпак ощутил ее почти физически, его спина стала мокрой от холодного пота, и липкий ручеек потек между лопатками. Неприятное чувство вернуло тольтека к реальности. Сколько он простоял над черепом? Наверное, очень долго, потому что за грубыми квадратными провалами дверей уже сгущались сумерки.
Слабый ветерок пошевеливал волосы на голове Ульпака, но и это ощущение было ему противно, словно кто-то касался его головы и лица мягкими неуловимыми плавниками. Воин снял плащ, разложил его на полу и, с усилием сняв череп с алтаря, завернул его в пеструю ткань.
Кто его мог увидеть? Камни? Или ползавшие среди них змеи? Ягуар не знал, но ему все время казалось, что за ним наблюдают — настороженно и недобро. Он медленно сошел вниз с пирамиды, часто оскальзываясь на собственной крови, испачкавшей ступеньки главной лестницы.
Когда тольктек достиг ее основания, вокруг царил уже глубокий мрак, и он только по слабому шуршанию сознавал, что змеи никуда не ушли из развалин своего города. Но не они встревожили Ульпака. Прекрасно видевший в темноте ягуар разобрал среди густой громады зелени, обступившей пирамиду, несколько фигур. Они стояли неподвижно, словно ожидая кого-то, и это сильно не понравилось тольтеку. Воин сознавал, что самого его прекрасно видно на фоне более светлой лестницы. Последние несколько шагов он проделал быстрее и, оказавшись на земле, попытался отступить от пирамиды в тень.
Ульпак сумел скользнуть среди колючих веток акации почти бесшумно, но стремительно метнувшиеся из под ног змеи выдали его с головой. Неизвестные люди приближались, и ягуар увидел, как в слабом свете луны блеснула бронза их мечей. Тольтек отступил на шаг, разжал руки, опуская плащ с драгоценной ношей на землю, быстро извлек из-за спины широкий длинный кинжал и увесистую обсидиановую палицу. Когда-то он очень надеялся на это оружие, оно казалось ему лучшим из всего существующего, но после пребывания в плену ягуар предпочитал клинки белых собак.
Неизвестные — их было трое — выступили из темноты и плитки дорожки перед пирамидой, и наиболее высокий из них шагнул вперед. Сердце тольтека подскочило в груди и облегченно опустилось на свое место. Ему показалось, что он узнал рослую крепкую фигуру акалеля. Ульпак опустил палицу и без страха двинулся к нежданным гостям Змеиного города. Не доходя нескольких шагов, он поднял ладонь кверху.
— Да пошлют боги долгих дней Сыну Солнца и его свите. — губы Ульпака помимо его воли сложились в улыбку.
В ответ на его приветствие не последовало ни звука. Люди быстро переглянулись между собой, и первый, стоявший возле акалеля, обратился к нему на странном наречье. Это не был атль, Ульпак не понял ни слова.
Принц вскинул руку и повелительно показал на сверток, лежавший у ног тольтека. Он повторил слова на диком языке, который ягуар слышал впервые, но жест и угрожающий тон, каким они были произнесены, не оставлял у воина сомнений.
— Чего хочет акалель? — удивленно произнес он, отступая и машинально отодвигая ногой драгоценный сверток с черепом.
В воздухе свистнул меч, и Ульпак почувствовал острую боль в правой руке.
— Собака! — взревел он. — Белая собака!
Следующий удар противника пришелся уже на резко вскинутый вперед кинжал. Ульпак с силой оттолкнул меч от себя и занял оборону. Трое — это было многовато, особенно для измученного дневным походом и потерей крови человека. Но тольтек не собирался отступать, он был так потрясен и оскорблен поведением акалелея, что готов был здесь же прирезать вероломного побратима.
— Так Сыну Солнца нужен был этот проклятый череп? — взревел ягуар, отбивая новые удары. — Из-за него акалель не убил Ульпака! Не надо было верить… глупая Шкик!
Противники тоже что-то хрипели, но все на том же странном наречии. Теперь они стояли совсем близко, и тольтек хорошо видел врага, он мог бы поклясться, что перед ним Акхан, только… как-то странно одетый и вооруженный. Атлан никогда не носили таких тяжелых кованных сандалий и высоких поножей, их тела не покрывались кожаными куртками с бронзовыми бляхами, а руки всегда были голыми. Зачем надевать на руки чужую шкуру, если есть своя?
