и не узнала его. Он был обильно морщинист, грязно-сед, сутул и худ, не здоров глазами. Неприятный для зрения старец, хотя и наряжен в дорогую одежду. Да и прибыл на роскошной машине, оставшейся от его прежней роскоши. Машина поблескивала золотыми стёклами в прорезь ограды.
– Тебе чего? – не грубо, но и не вежливо спросила Инэлия.
– Умру скоро. Хотел повидать тебя напоследок, – хрипло ответил он, заметно борясь с собственным волнением. Колаф и прежде был человеком застенчивым, хотя и влиятельным.
– Смотри, коли охота возникла, – сказала она с таким эмоциональным безразличием, будто он был привычный и давно надоевший сосед. – Что-то стали меня одолевать призраки из прошлого в последнее время.
– Я не призрак, – сказал Колаф и сел на скамью. Оглянулся вокруг, – Хорошо живёте. Почти роскошно.
– А сам ты? – спросила она. – Всё отняли после войны и перестановки мест слагаемых?
– Каких мест? – не понял он.
– Ты же был аристократом, – пояснила Инэлия, – а теперь как?
– Живу там же, где и жил. Я как был, так и остался другом и соратником Тон-Ата.
– А-а! – насмешливо протянула Инэлия, – Так он своих друзей-соратников не лишил прежнего статуса высоко рожденных?
– Все свои богатства и прежние владения я отдал в фонд процветания и развития объединённой страны, – ответил Колаф-Ян гордо. – Я имею в виду, что мой любимый дом на острове так и остался в моём личном владении. Я всего лишь прибыл на время в пределы континента.
– Дела в столице? – с безразличием спросила Инэлия, включаясь в диалог лишь внешне, а внутренне пребывая наедине с собою. Колаф не был тому помехой.
– Какие у меня теперь дела! Я теперь отдыхаю, хотя и без радости. К одному из сыновей вот заехал. К своему самому неудачному. Он избрал для совместной жизни не самую лучшую из женщин, если для меня, но желанную для него.
– Если он неудачлив, и жена его плоха, чего и прибыл?
– Он не причина, по которой я тут. Ну, а раз прибыл, чего ж и его не навестить? Женщина Элиан оказалась ласковой, приглядной. Живут вроде ладно, только дети той Элиан – порченое отродье. А совместных детей у них нет, вот в чём горечь. Одно утешение, что сынки Элиан давно выросли и семью покинули. Потому и говорю, что сын неудачный. Не нашёл ту, кто и родила бы ему детей. Хорошо то, что у меня другие дети есть. Они оказались плодоносными побегами от нашего родового ствола.
– Один живёшь? – спросила Инэлия.
– Да. Жена умерла. Вот и подумал я, вдруг ты захочешь на склоне лет ко мне вернуться? Я человек решительный и честный. Что задумал, о том и говорю, чтобы впустую время не жевать.
Инэлия засмеялась. Колаф заворожено следил за нею. Было очевидно, как потрясён он её внешней молодостью, как живы в нём все прежние чувства. Инэлия хотела уже встать и уйти по своим делам, мало заботясь об этикете вежливости с тем, кто был для неё всё равно что призрак, забредший из забытых снов. Но передумала и осталась. Он нежно тронул её белоснежные пряди, – Только волосы у тебя и изменились. Белые какие стали, как свежевыпавший снег в высокогорьях. А так ты всё та же – лучезарная, единственная такая.
– У меня Хор-Арх в пожизненных уже избранниках, – Инэлия вздохнула. – Дочь тут рядом живёт с детьми и мужем. К чему бы мне возвращаться к тебе? Ты старый, я тоже старуха.
– Какая же ты старуха! – неподдельно вскрикнул Колаф. – Ты рядом со мною смотрелась бы как моя дочь, а то и внучка. Опять ты загадываешь мне загадки, Инэлия.
– Какие ещё загадки, Колян?
– Ну вот! Опять этот Колян… Не забыла ещё? А слышал я, что ты памяти о прошлом начисто лишилась. Значит, помнишь его, своего Рич-Арда…
– Когда-то помнить о нём было непереносимой скорбью для меня. А теперь нет. Всё стало, вроде как, посторонним, ничейным или придуманным, как некий вымысел, воплощённый в буквах сочинителем для развлечения или утешения любителей чтения. Кто взял в руки книгу, тот и переживает все мои прошлые горести, а уже не я. Ты был хороший человек, Колаф, в отличие от твоего брата Корца по прозвищу Коряга. Его действительно умертвили?
– Да. Тон-Ат лично совершил над ним акт мести за все его злодеяния. Давно же было…
– А ты знаешь, что это Ричард и придумал ему прозвище Коряга? За его кривые ноги, непомерно длинные руки и несуразную гребнистую голову, сидящую на толстой шее. Ты вот был ничего себе, а он в кого и уродился таким?
– То был давний грех моих родителей. Подробностей не знаю. Виной всему было неудачное расовое смешение. Отец был первым браком женат на женщине, принадлежащей к практически исчезающей расе гребнеголовых. У них же не только волосы были красные, но и души, воспламеняющиеся от любого желания так, что они целиком превращались в бушующее пламя безумия. Я и сам настрадался от Корца. Он считал меня тем, кто урвёт большую часть отцовского наследства. В результате отец лишил его всего и изгнал прочь от себя. Да что это, Инэлия! Зачем говорить о нём? Нет ли более приятных тем?
– У меня нет приятных воспоминаний о той жизни, о которой ты пришёл мне напомнить.
– А как же Ричард?
– Замолчи! – закричала Инэлия, ярко розовея щеками от гнева. – Я всё уже тебе сказала. Не напоминай о том, о чём тебе ясно уже сказали. То прошлое уже не принадлежит женщине, которую ты видишь.
– Хорошо, – кротко согласился он. – Пусть это будет чья-то выдумка. Тогда объясни мне те тайны в её сюжете, которые до сего дня не дают мне покоя.
Так и не раскрытая тайна Инэлии
– Какие тайны? – спросила Инэлия, – какие именно тайны не дают тебе, старому и больному человеку, покоя? Ты должен думать не о тайнах, погребённых в прошлом, а о настоящем своём дне, каждый из которых может быть твоим последним.
– Вот именно, погребённых, – пробормотал Колаф. – Когда мою невесту Инэлию, умершую от внезапной и загадочной болезни, принесли на поля погребений, я поднял голову вверх, чтобы не дать слезам залить моё лицо. И тогда я увидел огромную птицу. Она возникла внезапно и стала стремительно снижаться, словно бы пикировала на нас, собравшихся для скорбного прощания. Птица была огромна, размером с человека. Она и оказалась наделённой человеческим телом и лицом. У того человека были огненно-синие глаза, орлиный нос и презрительно сжатые губы. Все были буквально парализованы его появлением. А он встал возле гробового контейнера, поскольку все отшатнулись, когда
