до сих пор не мог связаться с родственниками, потому что рухнули наземные телефонные сети и сотовая связь. Говорили, что в магазинах ужасные очереди и стремительно пустеющие полки, и нет в продаже ни макарон, ни туалетной бумаги. Сашка слышала отдаленный страх, как стук колес ночного поезда, идущего из точки А в точку Б.
Потом добавился тонкий звук, как дребезжание ложечки в подстаканнике. Сашка поняла, что это боль: ее руки сперва замерзли, а потом согрелись, пальцы вернули чувствительность, а значит, можно закончить работу.
Только вернувшись в общагу, она обнаружила, что ходила на пробежку в футболке и тонких штанах, и самое странное – босиком. Сдвинув брови, оценила цепочку босых следов по коридору – и тут же отвлеклась. Учебник на столе притягивал ее, как свет притягивает мошку. Сашка огляделась в поисках шарфа либо еще чего-то, чтобы завязать глаза…
На подоконнике в комнате лежали толстые варежки для лыжных прогулок, Сашка остановила на них взгляд. Долго смотрела, пытаясь понять, откуда они взялись и для чего понадобились. Малиновый узор на светло-сером, крестики, листики, олени; Сашка вспомнила, что варежки нужны ей, чтобы чистить снег. Сегодня, в воскресенье, Антон Павлович должен вернуться из санатория.
Мысль была как удар большого колокола перед самым лицом. Сашка отшатнулась посреди пустой комнаты. Посмотрела на варежки, потом на свои руки. Пальцы саднили и ныли.
Сашка прошла в ванную, сунула руки под кран и только тогда, в зеркале над раковиной, увидела, что глаза у нее и так завязаны – вероятно, она и на пробежку выходила в таком виде.
Целый месяц Антон Павлович провел в санатории, и все это время Сашка проведывала дом, вычищала снег во дворе и проверяла проводку. И, разумеется, обещала навестить старика сразу по возвращении.
Время дискретно. С момента Сашкиного бунта и наказания прошло два дня… Или уже три? Здесь случился разрыв во времени, и началась другая жизнь. Вернее, закончилась.
Держа опухшие пальцы под струей холодной воды, Сашка попыталась вспомнить: а почему она, собственно, решила, что Антон Павлович все знал и обманывал ее? Если рассуждать логически… точнее, если искать оправдания… он мог подумать, что Ярослав и Сашка уже все обсудили. Что Сашка посчитала вполне естественным, что Ярослав женат… В конце концов, для множества людей это ничего не значит…
Сашка тряхнула головой, возвращая себе решимость. От резкого движения шарф скатился с глаз и превратился в ошейник, а в зеркале Сашка увидела свои зрачки – фасеточные, как у стрекозы. Набрав в ладони воды, она плеснула в лицо, и, когда выпрямилась, зрачки уже казались обычными.
Насухо вытерев руки, она разорвала напополам маленькое льняное полотенце и снова завязала себе глаза. Открыла книгу, полученную от Физрука, на странице двадцать пять (страницы были толстые и почти негнущиеся, будто из жести). Коснулась пальцами символов в столбце и осознала, что кожа и нервные окончания больше не нужны – она читает эти символы на расстоянии, и они не жгут и не колют, а играют оттенками смыслов, сплетают и расплетают логические цепочки. Сашка рассмеялась в голос – сейчас будет легче, совсем легко…
Сквозь повязку, сквозь зажмуренные веки она отлично видела варежки, брошенные на подоконнике. Малиновый узор на светло-сером.
В спутанном сознании мерцала странная мысль, бродила, как заблудившийся ребенок. Как ребенок со спичками на бензоколонке.
Вот она, связка знакомых ключей, на вешалке в углу. Наверное, старик удивится, если Сашка не придет сегодня… Огорчится и не поймет…
Только один раз, последний. Ни о чем не спрашивать. Посмотреть. Отдать ключи. Добиться кристальной ясности – и тогда уже являть волю Глагола…
Сашка взяла ключи в ладонь, как пойманную птицу. Зажмурилась; крохотная проекция лежала у нее в руке, отражение не единственной идеи, но красивого сложного построения: доверие. Защита, дом. Допуск. Разрешение на вход. Пароль.
Пальцы разжались. Связка ключей упала на пол.
* * *
Микроавтобус подкатил к воротам к полудню. Антон Павлович, с чемоданом и сумкой через плечо, долго и сердечно прощался с парой пожилых товарищей, пожал всем руки, помахал вслед и только тогда, войдя во двор, заметил, что площадка перед домом вычищена от снега.
– Сашенька, спасибо, – он заулыбался, но как-то напряженно и не очень радостно. – Я не хотел вас… эксплуатировать… Честно говоря, мне очень неловко. Когда я оставлял вам ключи, думал, вы всего-то зайдете пару раз, проведать, что дом не сгорел…
Он засмеялся собственной шутке, отлично зная, что смешного в ней мало.
Сашка стояла на пороге, всматриваясь в его лицо, разглядывая пожилого человека с краснеющим на морозе носом – и мысленно размечая логику его личности, многослойную проекцию длинной жизни, болезненную суету последних дней.
– Конец света, – он развел руками в ответ на ее взгляд. – В городе, во многих районах, до сих пор нет электричества… Что за ураган! Сколько аварий… Деревья, провода… И ведь в паре десятков километров ничего и не было, так, снег прошел…
Сашка шире открыла дверь, пропуская его внутрь. Он не позволил ей помочь с чемоданом, перехватил ручку уверенным мужским движением, втащил чемодан на крыльцо:
– Я так беспокоился о вас, когда узнал, что здесь творилось. Все так хрупко, понимаете… Люди живут, не имея понятия, что с ними будет через минуту… Машину повело на льду – и все, или ребенок залез на подоконник… Такой страх, Сашенька. Такой страх…
– Страх формирует реальность, – тихо сказала Сашка.
– Да? – он обернулся, и линзы очков сделались целиком голубыми от широко раскрытых в удивлении глаз. – Какое странное рассуждение…
– Я все время вынимала почту из ящика, – сказала Сашка. – Вот на столе. Посмотрите.
Старик осторожно поставил чемодан на пол – почти выронил:
– Спасибо… У вас такое лицо, будто вы хотите спросить… Что-то случилось?
Сашка сардонически улыбнулась: теперь что делать, объясняться с ним? Человек внутри ее обманул-таки волю Глагола – как если бы бабочка в морилке прикинулась дохлой, дождалась, пока приоткроется крышка, и последним усилием рванула на свободу…
Попыталась рвануть. Обманный маневр. Ненадолго.
– Ничего не случилось, кроме урагана, разрушений и жертв, – Сашка сама поразилась, как отстраненно и сухо прозвучал ее голос. – А вы… хорошо отдохнули?
Он смутился, будто услышав в ее словах упрек:
– В целом да… Прекрасный санаторий… Но там ведь телевизор работает в холле. А по телевизору новости каждый день, такие… больные. Тревожные. И напоследок – репортаж из Торпы после урагана…
Он сделал паузу, беспомощно развел руками:
– Такое чувство, что мир… съеживается, будто кожа в огне. Как прекрасный дворец, который прохудился и теперь обрушивается.
