— Так открыта ли граница или нет? — спросила Карла.
— Этого не может быть, — произнес Вернер.
Лили встала.
— Я пойду посмотрю.
В итоге пошли все четверо.
Как только они ступили за порог дома и вдохнули холодный ночной воздух, они почувствовали в атмосфере эмоциональный заряд. Улицы Восточного Берлина, тускло освещенные желтыми лампами, были непривычно заполнены людьми и машинами. Все устремились в одном направлении — к стене, в основном группами. Некоторые молодые люди вытягивали руку вперед с поднятым вверх большим пальцем, прося подвезти, что считалось преступлением, за которое их могли бы арестовать неделю раньше. Люди спрашивали у прохожих, что они слышали, правда ли, что они сейчас могут отправиться в Западный Берлин.
— Валли в Западном Берлине, — сказала Каролин Лили. — Я слышала по радио. Должно быть, он приехал повидаться с Алисой. — Она задумалась и добавила: — Надеюсь, они нравятся друг другу. Семья Франков пошла на юг по Фридрих-штрассе, пока они не увидели на некотором расстоянии мощные прожектора КПП «Чарли», целый огороженный квартал от Циммер-штрассе на коммунистической стороне до Кох-штрассе, свободной территории.
Подойдя ближе, они увидели, что люди выходят из станции метро «Штадтмитте» и толпа разрастается. На улице также вытянулась вереница машин, их водители явно сомневались, можно ли подъехать к КПП или нет. Лили почувствовала атмосферу праздника, хотя праздновать, собственно, было нечего. Как она могла судить, проходы в стене оставались закрытыми.
Многие люди держались на некотором расстоянии от территории, освещаемой прожекторами, боясь показывать свои лица. Кое-кто осмеливался подойти ближе, совершая тем самым преступление, которое квалифицировалось как «неоправданное проникновение в пограничную зону», и рискуя быть арестованным и приговоренным к трем годам в трудовом лагере.
Улица сужалась ближе к КПП, и толпа уплотнилась. Лили и ее родные протолкнулись вперед. Перед собой в ярком свете ламп они увидели красно-белые ворота для пешеходов и машин, лениво прохаживающихся пограничников с автоматами, помещения таможни и наблюдательные вышки, возвышающиеся надо всем этим. Внутри остекленного командного пункта разговаривал по телефону офицер, отчаянно размахивая руками. Налево и направо от КПП по Кох-шрассе в обоих направлениях тянулась ненавистная стена. Лили почувствовала противный спазм в животе. Это было сооружение, которое на полжизни раскололо ее семью, почти ни разу не соединявшиеся. Она ненавидела стену даже больше, чем Ганса Гофмана.
— Кто-нибудь пытался пройти на другую сторону? — громко спросила Лили.
Женщина, стоящая рядом с ней, сердито отозвалась: Они не пропускают. Говорят, что нужна виза из полиции. Я ходила в полицию, и они ничего об этом не знают.
Месяц назад эта женщина пожала бы плечами на эту типичную бюрократическую неразбериху и ушла бы домой, но сегодня дела обстояли иначе. Она все еще находилась здесь, недовольная, и протестовала. Домой никто не уходил.
Люди вокруг Лили начали скандировать: «Открывайте! Открывайте!»
Когда они начали протискиваться назад, Лили показалось, что она слышит скандирование с другой стороны. Она напрягла слух. Что они выкрикивают? И она разобрала: «Идите к нам! Идите к нам!» Она поняла, что западные берлинцы, должно быть, тоже собираются у КПП.
Что теперь будет? Чем все это закончится?
По Циммер-штрассе к КПП подъехала вереница из полдюжины фургонов, и из них вышли 50–60 пограничников.
Вернер, стоящий рядом с Лили, мрачно сказал:
— Подкрепление.
* * *
Взволнованные и напряженные, Димка и Наталья сидели на черных кожаных стульях в кабинете Горбачева. Его стратегия, позволяющая восточноевропейским сателлитам идти своей дорогой, привела к острейшему кризису. Это могло быть либо опасно, либо безнадежно. Возможно, и то и другое.
Для Димки вопрос, как всегда, заключался, в каком мире будут расти его внуки. Григорий, его сын от Нины, уже был женат. Дочь Димки и Натальи — Катя училась в университете. В ближайшие несколько лет у них, вероятно, будут дети. Что для них уготовило будущее? Действительно ли покончено со старомодным коммунизмом? Димка пока этого не знал.
Он сказал Горбачеву:
— Тысячи людей собираются у контрольно-пропускных пунктов у Берлинской стены. Начнутся беспорядки, если восточногерманское правительство не откроет ворота.
— Это не наша проблема, — сказал Горбачев. Это звучало как заклинание. Он всегда говорил так. — Я хочу поговорить с канцлером Колем.
— Сегодня он в Польше, — заметила Наталья.
— Свяжитесь с ним но телефону как можно скорее — не позднее чем завтра. Я не хочу, чтобы он начал вести речь о воссоединении Германии. Это только вызовет обострение кризиса. Открытие стены — это, вероятно, единственная дестабилизирующая проблема, с которой Восточная Германия может сейчас справиться.
Он совершенно прав, подумал Димка. Если открыть границу, объединение Германии будет не за горами, но сейчас лучше не поднимать этот жгучий вопрос.
— Я сейчас свяжусь с западными немцами, — сказала Наталья. — Что-нибудь еще.
— Нет, спасибо.
Наталья и Димка встали. Горбачев все еще не сказал им, что делать с обостряющейся обстановкой у Берлинской стены. Димка спросил:
— Что, если позвонит Эгон Кренц из Восточного Берлина?
— Не будите меня.
Димка и Наталья вышли из кабинета.
За дверью Димка сказал:
— Если он в ближайшее время что-то не предпримет, будет слишком поздно.
— Слишком поздно для чего? — спросила Наталья.
— Слишком поздно, чтобы спасти коммунизм.
* * *
Мария Саммерс приехала к Джеки Джейкс в округ Принс Джорджес навестить своего крестника Джека. Они ужинали. Телевизор был включен, и Мария увидела на экране Джаспера Мюррея, в пальто и шарфе. Он вел репортаж из Берлина на западной, свободной стороне от контрольно-пропускного пункта «Чарли». Он стоял в толпе вблизи небольшого пограничного поста союзных войск посередине Фридрих-шрассе. Рядом с постом было объявление на четырех языках «Внимание! Вы покидаете американский сектор». Позади Джаспера она могла видеть прожектора и наблюдательные вышки.
Джаспер говорил:
— Сегодня здесь кризис коммунизма достигает нового пика. После продолжавшихся несколько дней демонстраций правительство Восточной Германии объявило, что оно открывает границу с Западом, однако, кажется, никто не сообщил об этом пограничникам и полиции, занимающейся выдачей паспортов. Так что тысячи берлинцев собираются на обеих сторонах пресловутой стены, требуя соблюдения нового права пересекать границу, в то время как правительство бездействует и вооруженные пограничники все больше нервничают.
