– Для меня – подарок, – упрямо стояла на своемОфелия. Слова Андреа больно задели ее, и не важно, правда это или нет. Да, сТедом порой было нелегко, но таковы уж, видно, все гении – по крайней мере таксчитала Офелия. А Андреа, судя по всему, так не думала. – Я любила его двадцатьлет. Это не сбросишь со счетов.
– Возможно. Думаю, что и он тебя тоже любил –по-своему, конечно, – мягко ответила Андреа, перепугавшись, что зашласлишком далеко. Но она ни о чем не жалела.
В конце концов, сама того не сознавая, Офелия нуждалась вАндреа, чтобы освободиться наконец и от Теда, и от своих розовых иллюзий на егосчет и начать новую жизнь.
Та «история», на которую намекала подруга и которую Офелияделикатно называла просто «ошибкой», была любовная интрижка – воспользовавшисьтем, что Офелия уехала во Францию вместе с детьми, Тед тогда увлекся какой-тоженщиной. Разразился страшный скандал. Тед подумывал о разводе, и Офелия впалав отчаяние. Андреа по сей день подозревала, что с того самого дня в их семейнойжизни появилась трещина. А после того как Чед заболел, их отношения ухудшалисьдень ото дня. Вообще говоря, даже тот роман не открыл Офелии глаза. Она вечнопрощала все его выходки. И Тед не только пользовался абсолютной свободой, но ипринимал ее как должное. Это чувство вседозволенности окончательно развратилоего.
– Дело в не том, хороший он был или плохой, а в том,что его больше нет. Мы с тобой живы, а он умер! Конечно, я понимаю, что тебенужно прийти в себя, но не можешь же ты всю жизнь оставаться одна?!
– Почему? – с печальным вздохом прошептала Офелия.
Она и в самом деле не понимала, зачем ей другой мужчина. Онапривыкла к Теду. И теперь просто представить себе не могла на его месте кого-тодругого. Они познакомились, когда ей только исполнилось двадцать два, а вдвадцать четыре она стала его женой. И теперь, когда ей стукнуло сорок два, ейдаже тошно думать о том, чтобы начать все сначала. Да и зачем? Оставаться однойнамного проще. Мэтт тоже так считает. У них обоих время еще не успело залечитьраны – собственно, это и сближало их.
– Ты слишком молода, чтобы оставаться одна, –спокойно возразила Андреа. В ней говорил не только голос здравого смысла – заАндреа сейчас говорило будущее. А Офелия с упорством отчаяния продолжалацепляться за прошлое. За прошлое, которое, к слову сказать, никогда несуществовало, кроме как в ее воображении. – Пусть все идет как идет. Можетбыть, не сейчас, но рано или поздно это случится. Твердить, что ты до концасвоих дней будешь одна, – какая чушь! В твои-то годы!
– Ну и что, если я сама так хочу! – уперласьОфелия.
– Ничего подобного ты не хочешь! Никто этого не хочет –и правильно делает! Просто ты бессознательно стремишься избежать новой боли. Ия тебя не виню. Но рано или поздно ты встретишь другого человека. Может быть,даже лучше твоего Теда. – По мнению Офелии, такое просто невозможно, ноона решила не спорить с Андреа. – Нет, я не имею в виду твоего помешанногона детях приятеля. Он не для тебя. Похоже, жизнь его изрядно потрепала, так чтоне советую с ним связываться. Ну, разве только в качестве приятеля… Тут я небуду с тобой спорить, тем более что полностью с тобой согласна. Но со временемты сама поймешь, что тебе нужен кто-то еще.
– Ладно, я дам тебе знать, когда это случится, чтобы тымогла оставить мои координаты… ну, где их в таком случае оставляют? Ах да,кстати, раз уж об этом зашел разговор… Знаешь, в моей группе есть мужчина,который просто сгорает от желания жениться.
– Ну и что? Знаешь, где вдовы иной раз находят новогомужа? В океанских круизах, на занятиях живописью, на сеансах у психоаналитика.Ч о ж, по крайней мере у вас есть кое-что общее. И кто же он?
– Некий мистер Фейгенбаум. Бывший мясник, без ума отоперы и вообще от театра, обожает готовить. Между прочим, ему восемьдесят тригода, и у него четверо взрослых детей.
– Великолепно! – хмыкнула Андреа. – Беру неглядя. Теперь мне ясно, что ты не принимаешь мои слова всерьез.
– Ну что ты! Конечно, я подумаю над твоими словами… Вовсяком случае, я страшно благодарна тебе за заботу.
– Как же, подумаешь! – фыркнула Андреа. – Нуда я об этом позабочусь!
– Вот уж в этом я ни капельки не сомневаюсь, – счисто галльской иронией вскинув бровь, пробормотала Офелия. И тут же раздалсяпронзительный вопль – малыш Уильям сообщал, что проснулся.
Пока они болтали на веранде, чуть дальше на пляже Мэтт делалнабросок за наброском. Позировала ему Пип. Он даже принес фотоаппарат иотщелкал несколько пленок. Мысль о том, что он напишет ее портрет, буквальносводила Мэтта с ума – он дал слово Пип, что портрет непременно будет готов кодню рождения Офелии, а может быть, даже раньше.
– Я буду скучать без вас, когда мы уедем вгород, – грустно прошептала Пип, после того как Мэтт перестал ее снимать.Ей нравилось приходить сюда, часами сидеть возле него на песке, пока он рисует,болтать или даже просто молчать, Мэтт стал ее лучшим другом.
– Я тоже буду скучать по тебе, – искренне ответилон. – Я буду приезжать в город повидать вас с мамой. Но тебе будет не доменя, ведь начнутся занятия в школе, у тебя появится много друзей.
Жизнь Пип будет гораздо полнее, чем его, и Мэтт хорошо этопонимал. Его самого удивляло и ставило в тупик, как сильно он успел привязатьсяк этой крошке.
– Это не одно и то же, – фыркнула Пип.
Их дружба с Мэттом занимала совершенно особое место в еесердце, ведь он стал не только ее другом и поверен-т ным ее маленьких тайн – вомногом он заменил ей отца. Вернее, того отца, которым так никогда и не сталТед. Подсознательно Пип чувствовала, что Мэтт относится к ней даже лучше, чемее покойный отец. В сущности, отец никогда не проявлял доброты к ней, не говоряуже о том, что никогда не проводил с ней столько времени, сколько Мэтт.Впрочем, и с Офелией тоже. Отец словно отгородил себя от них невидимой стеной.Он постоянно выходил из себя, злился и кричал на Чеда с Офелией, а иногда и нанее, Пип. На нее, правда, реже, потому что Пип всегда была начеку. Откровенноговоря, отец всегда немного пугал ее. Раньше, еще совсем маленьким ребенком,она помнила его внимательным и добрым, но в последние годы все изменилось.
– Я буду очень скучать, – повторила она, глотаяслезы. При мысли о том, что скоро она уедет, все внутри у нее переворачивалось.То же самое испытывал и Мэтт.
– Даю тебе слово, что буду приезжать всякий раз, как тызахочешь меня видеть. Будем ходить с тобой в кино или куда ты скажешь – если мамабудет не против.
– Вы ей тоже понравились, – с подкупающейоткровенностью объявила Пип, не чувствуя ни малейшего стеснения. В концеконцов, Офелия же сама сказала, что считает Мэтта очень приятным.
Мэтт едва не попросил ее рассказать, каким был ее отец.Несмотря на все, что говорила Офелия о покойном муже, он никак не могпредставить его себе. Всякий раз, как Мэтт думал о нем, перед его мысленнымвзором почему-то вставал образ домашнего тирана, бесчувственного эгоиста,человека, может, и гениального, но вряд ли способного понимать и ценить жену,как она того заслуживала. Судя по всему, Офелия до сих пор беззаветно любилаего – по ее рассказам, он был чуть ли не святой. Но Мэтт так и не смогсоставить четкого представления о нем. К примеру, он до сих пор не знал, ладилли Тед с сыном. И почему-то его преследовало неясное чувство, что он почти неуделял внимания Пип – это постоянно проскальзывало в ее рассказах об их прежнейжизни. Впрочем, похоже, и жене тоже. Картина, которую он пытался представитьсебе, казалась размытой. Конечно, теперь, когда человека больше нет,вспоминается только хорошее, и это нормально. И Мэтт отказался от своей мысли –ему очень не хотелось лишний раз расстраивать Пип.
