Глава 1
Выбравшись из трясины, я нашел в Цитадели здоровую атмосферу. Две квадратные мили, облицованные бронзой внешних укреплений, охраняемые часовыми в красно-белой форме джердов, были как спящий щит против хессеков. И хотя я даже самому себе не признавался, как боюсь хессеков и того, что они со мной сделали, превратив меня в бессильное неуклюжее животное, редкий ночной час проходил без сновидений, напоминавших об этом. Обнаружив паутину в нише стены Двора секир, я обрушился на ничем не провинившегося паука и его липкое кружево, как ребенок, съежившись от страха и злости.
Прошли еще два дня — десятый и одиннадцатый день моего пребывания в этой стране (лишь одиннадцать дней, а сколько всего случилось!). К этому времени мы как могли тщательно разработали предварительный план. На столе кедрового дерева были развернуты старые карты с тысячами улиц и дорог Бар-Айбитни: они вели от ворот, выходящих на болото на западе, к старому укрепленному обрыву у моря на севере, за виноградники на востоке и в разворачивающиеся на юге пригороды. Кампания была разработана как план военных действий еще до того, как мы точно узнали, по каким дорогам пойдут хессекские оборванцы. Бэйлгар, жуя изюм, предложил пустить этих крыс всех по одной дороге, чтобы было легче их уничтожить; Денейдс и Дашем потребовали еще одну засаду в другом месте; а Ашторт, командир пятого джерда, подал резкий голос в защиту моего мнения: если пожертвовать крысам небольшую часть города, потом наверняка город будет чрезвычайно благодарен спасителям, а спасение, пришедшее слишком скоро, может и не восприниматься как спасение. Против этого возражал Сором. Я ошибся, определяя размеры его амбиций, так как его честная натура и сострадание, в котором он был воспитан, не допускали возможность такой ситуации. Он сказал, что не желает видеть резню и насилие на улицах. И все это время он, как настоящий гедонист, пользовался возможностью лишний раз взглянуть на девушку-музыкантшу с гиацинтовыми локонами, распущенными по лютне, на которой она наигрывала, сидя в углу комнаты. В Цитадели было несколько женщин. Это были свободные женщины и с ними хорошо обращались, хотя, думаю, по ночам они редко бывали одиноки. Я не видел мальчиков для любви, но, подобно большинству армий, в этой были Свои традиции в таком деле.
Я, глупец, очень нервничал, ожидая сигнала с болота сразу после того, как послал туда Лайо, но до сих пор еще ничего не было известно. Мы слышали только, что Баснурмон перестал разыскивать меня, и решили, что он догадался, где я могу быть. К концу третьего дня моего пребывания в крепости мы получили подтверждение этому.
Мы с Соремом находились на дорожке в милю длиной для скаковых лошадей. Здесь я, забыв свои протесты, ездил верхом на белом коне; мы оба тренировались на паре молодых лошадей, чтобы провести время и снять напряжение. Кроме раза или двух в Эшкореке, мне не приходилось скакать на столь прекрасной лошади. Это была чистокровная лошадь, белая, одна из Стрел Масримаса, стройная и холеная, как огромная беговая собака, цвета снега под солнцем, с хвостом-фонтаном, как распушенная шелковая веревка. Она несла меня, будучи хорошо выезженной, но для глупца она бы не подошла. Я чувствовал, как кобыла ждет, не ошибусь ли я, не дам ли ей неправильной команды, но, обнаружив, что я могу командовать ею и в то же время оставаться вежливым, она одобрила меня, как одобрила бы женщина, — они были одного темперамента. Я выиграл забег и соскочил с лошади. Яшлом натянул на нее красную попону и отпустил прогуляться. Подошел Сорем и посмеялся над моей привязанностью к лошади.
— Если она вам так дорога, она ваша.
Он сделал свое предложение, как мальчик — открыто, искренне и как бы невзначай. Как богатый мальчик. В этом не было ни вины Сорема, ни моей вины, и я был уже достаточно научен, чтобы проглотить комок в горле, поблагодарить и принять дар.
Тем не менее, он сказал, когда уводили лошадей:
— Легко дать — не так ли, Вазкор? Но не взять.
— Ожидание известий из Бит-Хесси портит мне настроение и делает из меня болвана. Прошу прощения.
— Не стоит того, — ответил он. — Лошадь — не роскошный подарок тому, кто подарил тебе жизнь. Мне жаль, что мой подарок не может сравниться с твоим, но если ты считаешь его достаточно ценным, чтобы разозлиться, я чувствую себя лучше.
В тот же момент мы увидели бегущего к нам часового. Он явился от Ворот Лисы, где небольшая группа посланцев Баснурмона чрезвычайно вежливо испрашивала позволения войти. Никаких хитростей, клялся часовой, просто управляющий в ливрее осиной расцветки — желтый и черный цвет, — верхом, но не вооруженный, в сопровождении двух слуг с резной деревянной шкатулкой, о которой все трое заявили, что это подарок наследника Баснурмона своему брату принцу Сорему.
Сором посмотрел на меня и усмехнулся.
— А сейчас, Вазкор, я покажу тебе, как нужно принимать подарки. Проводите их во Двор секир, — добавил он, — и дайте им королевский эскорт — двадцати человек с саблями наголо будет достаточно.
Мы вернулись во двор и вошли в колоннаду с красными колоннами, которая находилась позади мишеней на стрельбище. Вбежала гончая Сорема и улеглась между горшками лимонных деревьев. Яшлом и Бэйлгар вывели ее, и двор опустел. Солнце клонилось к закату, в этот час ни один масриец без крайней нужды не поднимет лук, так как существовало старое поверье, что стрела может поразить глаз садящегося солнца. Считая поверье шуткой, его, однако, не нарушали: так в иных землях человек стучит по дереву или по камню, чтобы умиротворить духов, в которых сам больше не верит.
В пустой Двор секир быстро вошел аристократ, сопровождаемый эскортом из двадцати джердиеров с саблями.
Придя в себя, он обратился к Сорему:
— Я прибыл к вам из Малинового дворца, принц, с даром вашего несравненного брата, — проговорил он скрипучим голосом. — А меня подвергают грубому обращению.
— Ни в коем случае, — ответил, улыбаясь, Сорем. — Эти сабли, я вас уверяю, для вашей же защиты. Мы слышали об измене, о ночных убийцах в городе, и мы желаем только обеспечить вам безопасность.
Бэйлгар засмеялся — и посланец Баснурмона тоже неохотно сморщил свое лицо. Щелчком пальцев он вызвал двоих слуг, которые торопливо выскочили вперед и поставили на землю шкатулку. Она была сделана из резного дуба с перламутровыми инкрустациями, ручки из серебра, и я подумал: порох или что-нибудь подобное, — хотя, как оказалось, масрийцы им не пользовались, — или, на худой конец, гнездо скорпионов. Сорем удивил меня, когда с безупречной вежливостью попросил офицера в наряде осы самому открыть шкатулку. Но потом я подумал, что он прожил двадцать лет в гуще подобных дел, а не прожил бы и пяти, если бы не был хорошо выучен.
