Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 40
Комиссар снова наполнил рюмку и пододвинул ее к Доктору.
– Мне кажется, сейчас вы больше нуждаетесь в выпивке, чем я. Уж слишком вы побледнели. Что вы сказали десять минут назад насчет ваших книжек? Что они помогли вам лучше узнать мир, жизнь и людей? Так вот, вы явно читали не те книжки, и, несмотря на ваш зрелый возраст, основная часть вашего образования еще впереди.
Доктор выпил ликер. Спиртное обожгло горло огнем. Он оттолкнул фотографии, словно после того как они были бы удалены из поля зрения, могло исчезнуть и то, что они показывали. Голова у него кружилась. Комиссар сложил снимки в стопку и убрал в портфель.
– Странные у вас рыбаки, не находите? Они выбрасывают без зазрения совести весь свой улов. И все из-за чего, как вы думаете? Из-за катера, принятого ими за судно береговой охраны, на деле принадлежавшего контрабандистам, которые переправляли сигареты – я специально этим занялся, чтобы выяснить, – и слегка пугнули ваших, сделав вид, что преследуют их.
Комиссар затянулся сигарой, любуясь вспыхнувшими искрами и кольцами дыма, выпущенными им медленно, со вкусом.
– Какой кошмар! Столько смертей из-за какой-то глупой ошибки, из-за щепотки контрабандного табака!
Он встал.
– А сейчас мне пора. Я еще должен собрать чемодан. Моя миссия завершена. Завтра я уезжаю. Мне больше нечего делать на вашем каменном обломке. Кажется, я провел тут целую вечность. Здесь ничего не меняется. И особенно время. А теперь разбирайтесь сами со своим дерьмом. Вам есть чем заняться. Сводите счеты между собой. Думаю, вам не составит труда установить, кто эти двое кретинов. Меня это уже не касается. Вот только не заставляйте меня приезжать сюда снова, меня или кого-то другого. Наше терпение не безгранично. Раньше никто и понятия о вас не имел. Советую продолжить в том же духе.
Комиссар был из тех, кого не замечают и кто проходит по чужим жизням, не оставляя в них глубокого следа. Призрачность его существования только подтвердилась вскоре после его отъезда.
Все видели, как лжеполицейский сел на паром во вторник утром. Множество свидетелей, начиная с того же владельца кафе, клялись, что сами проследили, как он ступил на борт. Капитан парома не отрицал этого, хотя и не был настолько категоричен, сославшись на то, что был в это время занят устранением неисправности, возникшей в одном из моторов.
Несомненным было одно: на материке Комиссар так и не высадился. Он испарился за время плавания, как дым его сигары. Улетел ли он на крыльях, выбросился ли за борт или же его хозяева, озабоченные конфиденциальностью, как он не раз утверждал, побеспокоились о его ликвидации, по сути, не так уж важно. Для жителей острова его существование продлилось всего несколько дней. До этих дней его еще не существовало. После них его больше не существовало.
Быстротечность существования Комиссара для островитян в чем-то стала близка участи трех выброшенных на пляж трупов. По иронии судьбы сам момент смерти стал началом их жизни на острове, так что они будут пребывать там вечно – жуткие и обвиняющие.
XXVI
Мэр стоял перед Доктором. Оба молчали. Доктор больше не улыбался. Мэру нечасто приходилось видеть его таким. Без улыбки. Без нелепой краски на усах. Без когда-то стильного, а теперь неряшливого льняного костюма. Было утро вторника, что-то около семи часов. На Докторе болтались бесформенные брюки и старый свитер, надетые поверх зеленой пижамы, торчавшей на щиколотках и из-под рукавов. Мэр накинул серый халат. Серый, как его волосы. Серый, как его кожа. Серый, как его глаза.
Они стояли, точно две статуи, друг напротив друга, в парадной комнате дома Мэра, и между ними зияла огромная пустота, не относящаяся к разделявшему их крохотному пространству.
– А этих двоих на палубе можно было узнать?
– Нет.
– Уверен?
– Да.
– У этой мрази должны быть и другие фотографии, на которых их наверняка можно будет узнать.
– Естественно.
– Тогда почему он их тебе не показал?
– Для полноты картины. Чтобы подозрение могло упасть на любого. Чтобы никто не увернулся. Этими двумя могут быть кто угодно. Может, ты. Твой сосед. Каждый. Я, почему бы и нет? Вот чего он добивался. Отравить наши дни. Изгадить нам жизнь. Чтобы мы смотрели друг на друга и спрашивали себя, кто же все-таки это сделал.
– Мерзавец!
– Вряд ли исчерпывающая характеристика.
– Что мы будем делать?
Доктор задумался, прежде чем откликнуться. Его ответ был насквозь книжным, слишком гладко сформулированным, законченным, взвешенным и правильным, чтобы он мог прийти к нему сейчас, в это сумбурное утро. Без сомнения, Доктор моделировал и оттачивал его всю бессонную ночь.
– Всем нам придется жить с этим подозрением до самой смерти.
Мэр взвесил фразу. Опустив глаза, он заговорил, отчего-то почти шепотом.
– Но ты, ты ведь меня знаешь. Знаешь, что я не пойду на такое чудовищное преступление – бросить в море этих несчастных!
– Я тебя знаю, – сказал Доктор, слова которого можно было трактовать как угодно, в ту или иную сторону. Однако Мэр предпочел придать им смысл, который его устраивал. Он надеялся на оправдание. Доктор продолжил:
– А как назвать то, что ты сделал с Учителем?
Прошлой ночью Бро вновь напомнил о себе, словно взывая к памяти людей. Он издавал гул, долгий, но почти не слышный и, в общем-то, даже приятный, как может быть приятным прикосновение массажного аппарата, хорошо снимающего усталость в ступнях или боль в пояснице.
И в это жуткое утро, пока Мэр и Доктор вот так, молча, стояли друг напротив друга, Бро опять подал голос, однако уже с бо́льшим нетерпением. На этот раз звуки походили на собачье рычание, недолгое, однако вызвавшее дрожь в стенах и мебели, скрип дверей и падение трех тарелок из серванта Мэра, которые разбились, упав прямо между друзьями, возле их ног, обутых в одинаковые тапочки. Мужчины с любопытством смотрели на разрозненные кусочки фаянса, острые углы которых и обнажившиеся места сколов казались фосфоресцирующими. Затем они снова взглянули один на другого, и каждый спросил себя, не разбилось ли что-то, столь же непоправимо, в этот час и между ними?
Они вернулись к разговору об Учителе и о том, какая судьба его ожидает. Фитиль горел, и теперь не так просто было его потушить. На площади еще с ночи оставались десятки мужчин и женщин – добровольных охранников заключенного, которого они считали своей собственностью и видели себя в роли судей. В отдушину, выходившую в подвал, где до сих пор сидел задержанный, они не переставали выкрикивать оскорбления и угрозы в его адрес.
– Ты не мог бы переделать заключение по поводу малышки?
– Да нет, там написана сущая правда. Девочка давно уже не девственница.
– Мне это известно так же хорошо, как и тебе. Но еще мне известно, что Учитель здесь ни при чем.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 40
