Книга Бумажные призраки - Джулия Хиберлин

Обнаружив тот альбом с фотографиями на столе у учительницы, я сделала все, что положено делать в подобных ситуациях. Поговорила с родителями: спросила, откуда у нас под лестницей взялась фотография некого Карла Льюиса Фельдмана. Напомнила им, что его подозревали в совершении нескольких убийств. Рассказала, как и когда нашла близняшек и кем они для меня стали. Подружками.

Рейчел всегда была так занята.

Я говорила сбивчиво, глотая слова. Растерянный взгляд, которым обменялись родители, прошелся ножом по сердцу – буквально, как будто они взяли со стола грязный нож для масла и воткнули его мне в грудь. Лица у них были напуганные, только напугала их не моя история, а я сама.

Оба сказали, что впервые слышат про фотографию. Попросили ее показать. Я стояла на коленях и шарила руками по дну шкафа, когда они подошли сзади и все увидели. Мама издала страшный звук – крик задыхающегося зверя.

В лихорадочных поисках снимка я выкинула на пол почти всю одежду из шкафа. Мое безумное лоскутное одеяло из фотографий подозреваемых и газетных заметок оказалось у всех на виду.

Мама с воем упала на кровать сестры. Отец молча положил руку мне на плечо. А потом помог выгрести из шкафа все вплоть до засушенных лепестков праздничной бутоньерки, которую Рейчел однажды смастерила на 1 сентября. Близняшек нигде не было. Неужели я их выбросила?!

Я показала родителям место, где нашла конверт с фотографией: под десятой снизу ступенькой лестницы, ведущей на чердак. Там до сих пор висел кусочек желтого скотча – доказательство! – на который я не преминула им указать.

Папа все еще был в рабочей форме – голубая рубашка с накрахмаленным воротничком, галстук в красную полоску. Он достал фонарик, поднялся по лестнице и заглянул на низенький чердак, где стояла печка для второго этажа. Ничего, кроме шелковистых нитей паутины, там не оказалось. На всякий случай он осветил фонариком все ступеньки.

Дело было в пятницу. На утро понедельника отец назначил две встречи. Первую – с молодым агентом ФБР, которому доверили дело моей сестры. Как только я его увидела – высокого, сильного, энергичного, – мне сразу полегчало. Я подумала, что теперь-то расследование сдвинется с мертвой точки.

Он улыбнулся мне безупречной белозубой улыбкой. Фигура у него была такая, что даже недорогой синий костюм сидел на нем, как «Армани». Рейчел любила повторять, что выйдет замуж только за мужчину с хорошими зубами и «кубиками» на животе. Папа ее дразнил и говорил, что она никогда не выйдет замуж. Знаю, потом он горько раскаивался в своих словах.

У меня возникло чувство, что Рейчел одобрила бы такого следователя.

И дело было не только в его внешности. Даже руку он пожимал крепко и искренне.

– Меня зовут Деандре, но вы зовите меня Энди – только маме не говорите.

Плевать, сколько раз он произносил эту заученную фразу, главное – мои родители улыбнулись. Вместо того чтобы отвести нас в ледяную комнату для допросов, Энди аккуратно расставил три стула вокруг своего рабочего места.

Разговаривал он только со мной, хотя все вопросы задавали папа с мамой. Позже я узнала, что этим приемом пользуются психиатры при общении с больными деменцией, чтобы они почувствовали свою значимость. Я слушаю тебя, а не их, хоть ты и спятила.

Он все время что-то записывал. Сказал, что добавит Карла Льюиса Фельдмана в официальный список подозреваемых по делу об исчезновении моей сестры. Но тут же заметил, что быстро получить ответы не удается. Вскоре после суда по делу Николь Лакински Карл исчез, и никто не знал, где он.

Энди вежливо записал название книги, чтобы самому взглянуть на близняшек. Все это время на его ноутбуке была открыта фотография Рейчел – пожалуй, единственная бестактность с его стороны. Мы с родителями вынуждены были постоянно отводить взгляды. В ту пору каждый из нас находился на той или иной ступени отчаяния. Отца одолевал гнев. Как результат – накачанные от бесконечного бега икры и выбритая наголо лужайка перед домом. Мама топила депрессию в золотистом стакане «чая со льдом», который пах полиролью.

Меня же до сих пор терзало чувство вины. По самым разным поводам. Например, Рейчел бы страшно обиделась, если бы узнала, что на всех компьютерах ФБР и на всех плакатах красуется фотопортрет, который она терпеть не могла.

Энди не знал, что вышеупомянутый фотопортрет, сделанный перед школьным выпускным, стал причиной жуткой ссоры между Рейчел и мамой. То был единственный раз, когда мама уперлась и заставила дочь смыть с волос синюю краску и вынуть серьги из носа.

Впервые в жизни Рейчел запечатлели в самом заурядном виде – эдакую техасскую красавицу в джинсах, сапогах и новенькой белой рубашке.

Покосившийся красный сарай, на фоне которого она стояла, теперь кажется мне зловещим, кровавым предвестником беды. Мама разрешила Рейчел надеть только одно колье и любимое кольцо с бирюзой (которое сейчас сидит на моем мизинце и немного жмет). Волосы у сестры были выкрашены в грязный светло-русый – якобы ее «натуральный» цвет.

Вторая встреча была с моей учительницей, Алегрой с одной «л». Беда не приходит одна: два месяца спустя отец закрутил роман с ней, пока мама пила чай из запотевшего стакана. Но я тогда об этом не знала и принимала за чистую монету сочувственное бормотание Алегры и ее готовность битый час листать с нами книгу Карла Льюиса Фельдмана.

Она поклялась сжечь ее в своем газовом камине – и плевать, что на улице было двадцать градусов тепла. Мы листали снимки, мама бормотала что-то про «чистое безумие, а не фотографии», а у меня внутри зрел странный протест. Даже напуганным до полусмерти подростком я сознавала, что в работах Карла есть что-то важное.

Пока родители заканчивали разговор с учительницей, я сунула книгу в рюкзак. Все это видели, но никто и слова не сказал. Я начала понимать: они не верят, что я нашла под лестницей именно ту фотографию, которая была напечатана в книге Карла.