— О чем ты говоришь? Опомнись! Их двое!
— Я вижу, что двое. — он втянул воздух, и его голос почти пропал.
— А кто из них мой?
— Силы небесные! Что ты говоришь? Это наши с тобой дети!
— Мать у них одна, — он выжимал из себя слова, — но отцы-то ведь разные.
Мэри замерла. Она с нетерпением ждала, когда вместе с мужем возблагодарит Бога за то, что их дети родились в день Святого Георгия, который защитит и оградит их от всех невзгод и напастей.
— Ты в своем уме? — закричала она. — Что тебе наплели и кто? Эта старая ведьма Хизер? Или ты забыл, что все ночи с первой я провела с тобой?
— Очень знающий человек сказал, что у меня может родиться только один ребенок. Отвечай, сын родился первым?
— Да. И что из того?
— Значит, это он и есть — чистая душа. А кто она — я не знаю.
— С каких это пор ты видишь души насквозь?
— С тех пор, как ты не можешь принести здоровое потомство.
— Да ты посмотри на них! Они оба твои! Они здоровы! И оба похожи на тебя.
— Молчи! Я не забыл, до чего ты у нас приветлива со всяким, кто входит в дом!
— Да побойся Бога!
— Не поминай! — испугался Джон. — И знай, домой я заберу только сына. Она останется здесь, на ферме.
— Да как же это может быть?
— А ты, может, хочешь, чтобы нас подозревали в нечистом? Ее заберет Эванс, управляющий. Он крестит ее и запишет своей дочерью. В здешней церкви. Я не хочу, чтобы мне плевали в спину.
— Джон, не бери греха на душу!
— Будешь перечить, я ее в монастырь отвезу.
Он ушел. Мэри, оставшись одна, прижала к себе спавших детей и, беззвучно разрыдавшись, шептала: «Пресвятая Богородица! Заступница наша! Спаси, защити и помилуй!»
Все, что не укладывалось в рамки, установленные и одобренные религиозными правилами, укладом жизни и принятыми обществом нравами, что выходило за границы его понимания, настораживало и пугало Джона. Он был мнительным и суеверным, доверчивым и упрямым. Считалось, что в семьях, где рождались близнецы, не обошлось без греха — они были плодами блуда. Грешное чрево давало жизнь одновременно двум душам — одной светлой и чистой и другой — темному ее подобию. Долгое время люди боялись близнецов так же, как своих отражений, вменяя им колдовство, как зеркалам. Считалось, что каждый человек, животное или предмет имеет свою тень — нечестивого двойника, ложное подобие, вводящее в заблуждение, а то и приводящее к гибели. Всякая двойственность осуждалась. Если растение приносило два плода там, где должен был появиться один, лишний следовало уничтожить, чтобы через него в пищу не проник злой дух. С двойников взималась дань, их старались избегать, не замечать, дабы они не проявили своей злонамеренности. О семьях, в которых рождались близнецы, шла недобрая слава, за грехи им пророчили страдания и испытания. Джон все принимал на веру. Хизер, помогавшая Мэри разрешиться от бремени, в подробностях рассказала ему о бедах, какие, как она слышала, принесли своим семьям близнецы, а особенно тройни. Вдобавок ко всему она уверила его в том, что двойни и тройни рождаются от разных отцов. «Уж если самки всяких тварей чем блудливее, тем плодовитее, то человек и подавно». Нельзя было найти для Джона слов более веских и убедительных.
Откуда ему было знать, что этим детям уготована удивительная судьба. Что они будут неразлучны. Что они будут понимать друг друга без слов, будут разительно опережать сверстников в своем развитии, при этом в чем-то долго оставаясь детьми.
Джон поступил так, как сказал Мэри, ни секунды не сомневаясь в своей правоте и уступив лишь в одном — разрешив Адаму Эвансу при крещении дать новорожденной девочке имя того же святого, каким вознамерился наречь сына.
На земле шел 1564 год от Рождества Христова. В то время в графстве то тут, то там вспыхивала чума. Весной в городе, где они жили, карантина не было, а предугадать, когда он случится, было невозможно. Было решено, для Мэри будет безопасней рожать на родительской ферме в Уилмкоте в трех милях от города подальше от городских нечистот и оставаться там до очищения[53].
Роберт Арден, отец Мэри, происходил из старинного рода фермеров, гордившихся своим благородным происхождением. Он был самым состоятельным фермером и крупнейшим землевладельцем в Уилмкоте. Мэри была седьмой дочерью и его любимицей. Ей одной Роберт завещал «всю землю в Уилмкоте, зовущуюся Эсбис, и весь урожай с нее после сева и пахоты». Кроме того, он владел домами в городе и в расположенных недалеко от него селениях. Его фермерский дом в Сниттерфилде арендовал его будущий родственник — отец Джона. Нельзя сказать, что Роберт баловал своих дочерей. Однако он, как многие состоятельные люди его времени, всеми силами пытался убедить общество в якобы существующих родственных связях своей семьи с первыми семействами графства. В умении читать и писать крылся ключ к безусловному первенству среди равных и избранности в местном обществе. К этому следовало прибавить хозяйственную сметливость, усердие в работе и умение общаться с людьми, наделенными властью. Мэри и еще две самые толковые из ее сестер научились писать. Ее почерк отличался четкостью и изяществом. Каждой из них отец подарил на совершеннолетие личную печать. Мэри досталась с изображением скачущей лошади — символом быстроты и усердия.
За восемь лет до того, как для Мэри и Джона прозвучали венчальные колокола, зажиточный землепашец Ричард, арендовавший дом Роберта, отправил в город своего двадцатилетнего сына на обучение к кожевеннику Томасу Диксону. В 1556 году Джон уже значился в городских реестрах как «перчаточных дел мастер». Роберт Арден не дожил одного года, чтобы самому отвести Мэри к алтарю. Ее мать и родные не сомневались, что он был бы счастлив благословить младшую любимую дочь на этот брак.
Ранним утром в среду 26 апреля 1564 года Джон постучал в дверь соседа, галантерейщика Уильяма Смита. Уильям был не только соседом, но и его хорошим другом — верный, честный, добрый труженик. Они уговорились, что Уильям станет крестным отцом сына Джона, и теперь ему предстояло не только крестить наследника соседа в церкви Святой Троицы, но и подарить ему свое имя. Джон думал было назвать сына Джорджем по имени Святого, в день прославления которого он родился, но потом решил дать ему имя другого славного воина — земного завоевателя, и крестил его Гильельмом — Уильямом.
В тот же день в приходской церкви Уилмкота Адам Эванс, управляющий фермой Арденов, в присутствии своего верного друга — Генри Сидни, крестил дочь Мэри и Джона, назвав ее Гильельминой.
Так, в один и тот же день у двух купелей обоим крестным отцам дали наставление проследить, чтобы Гильельм и Гильельмина посещали богослужения, выучили «Символ веры» и «Отче наш» на «родном английском языке».
