Вслух он сказал:
— Боже мой! Что вы можете знать о любви, если говорите, что испытывали бы ее, если бы это чувство не являлось запретным? Вот вы наверняка любите романы и прочли их великое множество. Скажите, сколько любовных историй связано с нарушением запретов. Что вы молчите? Отвечайте!
Это прозвучало как приказ.
Демелса тем не менее не растерялась.
— Вероятно, я кажусь вам наивной и невежествен ной, — с достоинством ответила она, — однако я много думали о любви. И о вас. И мне пришло в голову, что вы очень нуждаетесь в любви.
— Вы что, думаете, мне ее недостает? — чуть не вспылил граф Треварнон.
Последняя его реплика, несмотря на неприкрытый сарказм, была не лишена горечи.
Демелса всплеснула руками. Этот жест вышел у нее очень выразительно. Казалось, она решительно отметала заблуждение собеседника.
— Любовь бывает разная, — горячо возразила она. — И если вас охотно одаряют любовью разные красивые леди вроде той, что хотела опоить вас каким-то зельем, то это не то же самое…
Демелса, смешавшись, не закончила фразы. На языке у нее вертелось простое объяснение: «Их любовь — не такая, как моя». Однако она не могла выражаться так откровенно.
— Опишите мне свою любовь, — неожиданно попросил граф, сраженный убежденностью, прозвучавшей в ее голосе. — Расскажите, как вы любили бы мужчину, которому отдали бы свое сердце!
— Я точно знаю, что, если бы я кого-то любила, я не хотела бы причинять возлюбленному зла. Напротив, я старалась бы защищать его — от несчастий, от опасности, болезней, душевных мук.
— Материнская любовь! — одними губами прошептал граф Треварнон, не желая прерывать девушку.
— И если бы я вышла замуж, то всегда любила бы своего мужа и делила с ним в жизни все несчастья и радости, — продолжала Демелса.
Все это время она украдкой посматривала на выражение лица графа Треварнона, ожидая, что на нем в любой момент появится циничная улыбка.
— И последнее. Я бы постаралась научиться у любимого всему, что он знает. Бесспорно, вы обладаете более широким кругозором, чем те дамы, которые вас одаряют своей благосклонностью.
После долгого молчания граф Треварнон задумчиво спросил:
— Возможно ли найти женщину, которая была бы для мужчины женой, матерью и другом в одном лице?
— Если речь идет о настоящей любви, такое возможно, — убежденно ответила Демелса. — Такое чувство — все равно что золотое руно. Священный Грааль или даже Врата Рая. Найти его трудно, но обретя его, человек навеки обретает блаженство.
— А вы стоите подобно архангелу с огненным мечом, не пуская меня в рай, — горько заметил граф Треварнон.
Он скорее ощутил, нежели увидел, смятение, отразившееся в ее глазах, и, посмотрев на крепко сцепленные тонкие пальцы Демелсы, понял, что причинил ей истинную боль.
— Я вовсе этого не хочу, — ответила Демелса. — Но чем я могу помочь?
— Как вы можете быть столь жестоки? — забыв об осторожности, воскликнул граф Треварнон. — Как вы можете отказывать мне в том, что, может быть, предназначено мне самим богом? Посмотрите на меня, Демелса! — потребовал он.
Она послушно вскинула голову. Сумерки тем временем перешли в ночь, и луна посеребрила своим волшебным светом цветы жимолости и белое платье Демелсы.
Он заглянул в огромные глаза — доверчивые и невинные.
Медленно склонившись, граф осторожно прикоснулся губами к ее нежным полураскрытым губам, словно ждущим его поцелуя.
Он заметил, как изменилось у девушки выражение лица.
Она напряглась, словно прислушиваясь к своим ощущениям, а потом засветилась от счастья.
Сердца влюбленных распахнулись навстречу друг другу.
— Вы любите меня! — дрогнувшим от волнения голосом прошептал граф Треварнон. — Вы любите меня, мой милый призрак, и принадлежите мне!
Чувствуя прикосновение ее трепетного тела, он, не помня себя от радости, услышал ответ:
— Я люблю вас, как бы я этому ни противилась. Это сильнее меня… это невозможно объяснить! Она замолчала, потом вздохнула.
— Но что тут говорить, все равно сегодня мы видимся в последний раз( — неожиданно и решительно закончила Демелса.
— Вы действительно намереваетесь так просто уйти из моей жизни? Учтите, тут не помогут никакие засовы… — рассердился граф Треварнон.
Она не отвечала, и он продолжал:
— Мне кажется, что то, что происходило между нами, так восхитительно, словно это не реальность, а чудо, сотворенное самой атмосферой этого древнего дома. И вы, его главная кудесница, хотите все разрушить?
— Мне ничего другого не остается, — ответила Демелса, высвобождаясь из его объятий.
— Это не правда! — возразил граф Треварнон. — И я смогу убедить вас в своей любви к вам и в вашей — ко мне «.
Он хотел снова обнять ее, но в этот момент оба услышали, как кто-то вышел в сад.
— Джерард! — прошептала Демелса, в темноте узнав силуэт брата.
— Не двигайтесь. Предоставьте все мне! — приказал граф Треварнон.
Он неторопливо поднялся со скамейки, загораживая своей атлетической фигурой вход в беседку.
— Так вот вы где, милорд! — воскликнул Джерард. — Слуги доложили мне, что вы вернулись с торжественного обеда и прошли в сад. Я хотел узнать: почему вы не присоединяетесь к нашей компании?
Граф шагнул ему навстречу.
— В замке так много говорили и столько пили, что я решил погулять в тишине и прийти в себя.
— В таком случае простите меня. Не хочу вам мешать, — учтиво сказал Джерард, собравшись уйти.
— Вовсе нет, я очень рад вас видеть, — доброжелательно улыбнулся граф Треварнон. — Давайте вернемся вместе. Я как раз хотел с вами кое о чем переговорить. Видите ли, в вашем доме я заметил две картины хороших мастеров, за которые вы могли бы при желании выручить очень крупную сумму.
— Вы это серьезно? — удивился Джерард. — А я был убежден, что все здешние полотна ничего не стоят.
— Их только требуется подреставрировать, — пояснил граф Треварнон. — Я увлекаюсь Рубенсом и знаю его руку. И я не постоял бы за ценой, если бы вы согласились уступить мне картину, которая висит над лестницей. Это одна из его ранних работ.
— А другая картина?
— В библиотеке висит маленькое полотно, подлинник Перуджино.
— Впервые слышу это имя, — признался Джерард.
— Настоящее имя этого мастера — Пьетро ди Кристофоро Ваннуччи. Он прославился не только собственным творчеством, но и тем, что был учителем великого Рафаэля.
— Невероятно! — От волнения Джерард не находил слов.
