Высоко подняв зеленые знамена над собой, По полям, где вереск рдеет, они шествуют вперед. Взоры непреклонны, крепок строй, За свободу гордый дух сразиться их зовет[47].
Проснувшийся Майкл принимается реветь, в стену барабанят Хэнноны, мама говорит папе, что от него позор один и лучше б он убрался куда подальше.
Папа так и стоит посреди комнаты со свечой. Он достает из кармана монетку и протягивает нам с Мэйлахи.
— Вот ваш пятничный пенни, ребятки. Давайте-ка, постройтесь, как солдаты, и поклянитесь умереть за Ирландию, а я вам денежку отдам.
Мэйлахи садится на кровати.
— Не нужна мне твоя денежка.
— И мне тоже, — говорю я.
Папа стоит еще какое-то время, покачиваясь из стороны в сторону, потом убирает пенни в карман и поворачивается к маме.
— Тебе сегодня в этой постели места нет, — говорит она.
Папа со свечой ковыляет вниз, спит на стуле, не идет утром на работу, его увольняют с цементной фабрики, и мы снова живем на пособие.
IV
Учитель объявляет, что нам пора готовиться к первой исповеди и первому причастию, и нужно учить катехизис, становиться добрыми католиками, понимать что есть грех, а что — добродетель, и, если потребуется, умереть за веру.
Учитель говорит, что почетно умереть за веру, а папа — что за Ирландию, и мне непонятно: нужно ли вообще кому-нибудь, чтоб мы жили? Братики мои умерли, сестричка тоже, но за что? За Ирландию или за веру? Папа говорит, что они были еще слишком маленькими, чтоб отдать свою жизнь за что-то, а мама говорит, что их сгубили болезнь, голод и то, что папа вечно сидит без работы.
— Ох, Анджела. — Папа надевает кепку и уходит.
Учитель велит каждому принести три пенса на катехизис в зеленой обложке. В нем есть все вопросы и ответы, которые нужно выучить назубок перед первым причастием. У пятиклассников катехизис потолще и в красной обложке, и стоит он шесть пенсов. Вот бы мне тоже быть таким взрослым и важным и ходить с катехизисом в алой обложке, но как бы еще дожить до этого, раз все хотят, чтоб я отдал свою жизнь за что-нибудь. Мне хочется узнать, почему тогда столько взрослых живы и не отдали свою жизнь ни за Ирландию, ни за веру, но если спросить, то получишь подзатыльник или тебе скажут пойти погулять.
К счастью, за углом от нас живет Майки Моллой. Ему одиннадцать, у него случаются припадки, и за глаза мы зовем его Припадочный Моллой. Соседи говорят, что припадки — это недуг, и теперь я знаю, что означает это слово. Майки очень умный, потому что во время припадков у него бывают видения, а еще он много книг прочитал. Майки знаток по части того, как устроены девочки и всяких непристойностей вообще.
— Вот стукнет тебе одиннадцать, Фрэнки, перестанешь быть таким темным тупицей, вот тогда я все тебе расскажу, — обещает он.
Хорошо, что он при этом называет меня по имени, а то у него глаза косят, и непонятно, кому он говорит. А то вдруг он скажет что-то Мэйлахи, а я подумаю, что мне, и Майки так взбесится, что у него случится припадок, который сведет его в могилу? Майки говорит, что косоглазие — это дар, потому что можно смотреть сразу в обе стороны, как божество, а в Древнем Риме косоглазых сразу брали на работу, и все древнеримские императоры на портретах — с косинкой. Когда у него нет припадков, он сидит на самом верху Барачного холма и читает книжки, которые его отец приносит из библиотеки Карнеги.
— Книги, книги, книги, — причитает его мать. — Совсем зрение испортишь, а еще операцию надо делать от косоглазия, знать бы только, где денег на нее взять. А будешь так глаза все время напрягать, они сойдутся у тебя на лбу и получится один-единственный глаз.
С тех пор отец зовет его циклопом из книжки про греков.
Наши мамы познакомились в очереди в Общество Святого Викентия. Нора говорит маме, что у Майки ума поболее, чем у дюжины мужиков, что сидят с пинтами в пабе. В свои одиннадцать лет он уже знает имена всех пап римских от Святого Петра до Пия XI. И ведет себя, как настоящий мужчина. Сколько раз Майки семью от голода спасал! Он просит у Эйдана Фаррелла тележку, ходит по домам и спрашивает, не надо ли кому привезти угля или торфа, а потом притаскивает огромные мешки с Док-роуд — каждый по сто фунтов, не меньше. Еще старикам помогает, которые ходить не могут, и ежели у них нет грошика заплатить ему, так хоть помолятся.
Все заработанные деньги он отдает матери, а уж та души не чает в своем Майки. Он ей дороже всех на свете, и если с ним что случится, лучше ее сразу запереть в лечебнице, а ключ выбросить.
Отец Майки, Питер — пивной чемпион. Он сидит в пабе и пьет пинты на спор, а перед очередным раундом просто идет в уборную, сует себе палец в глотку и выблевывает выпитое. Да он без пальца обойтись может, и даже если всех пальцев лишится — все равно победит. Он выигрывает кучу денег, но домой их не приносит, а иногда даже пособие пропивает, как мой отец. В такие дни Нора Моллой сходит с ума от беспокойства за голодающее семейство и ее увозят в лечебницу. Там-то ты огражден от мира с его страданиями и все равно сделать ничего не можешь — сиди себе знай в тепле и под защитой и ничего не делай. Всем известно, что сумасшедших увозят в лечебницу силком, только Нору Моллой, наоборот, оттуда выгонять надо к пятерым детями и пивному чемпиону.
Если детишки Норы бегают по улице, обсыпанные мукой с головы до пят, значит, Нору скоро заберут в психлечебницу — когда Питер пропивает пособие, Нора впадает в отчаяние и, зная, что скоро за ней приедут, начинает как угорелая печь хлеб, чтоб дети не голодали, пока ее дома не будет. Она ходит по Лимерику и выпрашивает у всех муку. К священникам сходит, к монашкам, к протестантам, к квакерам. Потом на мукомольный завод идет и там умоляет отдать ей муку, которую смели с пола. А после печет день и ночь. Питер умоляет ее остановиться, но без толку.
— Нечего было пособие пропивать! — кричит она ему.
Он говорит ей, что хлеб все равно зачерствеет, но она не слушает, а знай себе печет. Будь у нее деньги, она извела бы всю муку в Лимерике и его окрестностях. Если б санитары ее вовремя в лечебницу не забирали, она пекла бы до упаду.
