— О чем ты думаешь?
— О том, как они счастливы.
— Ну а мы, Хиона?
— Но как ты можешь не быть счастлив, став королем?
— А ты?
— Но ты же знаешь, как я счастлива теперь, когда могу… не бояться… больше…
Он понял, что она вспомнила короля Фердинанда, и сказал очень нежно:
— Забудь о нем. Он принадлежит прошлому. Думай обо мне, потому что я — будущее.
— Я думаю… о тебе.
— Но что?
— Что ты такой… чудесный… такой смелый, и я так рада… так безумно… безумно рада, что волшебная сказка стала явью.
— Ты в этом уверена?
— Ну конечно, уверена!
— А ты помнишь, как кончаются волшебные сказки?
Она отвела глаза и потупилась, а он нежно продолжал:
— «И они жили счастливо до конца своих дней». Так будет и с нами, Хиона?
Ответить она не могла, но почувствовала, как его руки ласково и осторожно обняли ее, словно он боялся ее испугать.
Затем он прикоснулся пальцами к ее подбородку и повернул к себе ее лицо.
— Ты так неимоверно красива, — сказал он. — И так умна! Кто, кроме тебя, мог бы с таким мужеством вести себя среди испытаний, которые сломили бы и женщину вдвое тебя старше.
Хиона почувствовала, что вся трепещет, потому что он коснулся ее лица, потому что он держит се в объятиях.
Ей надо было столько ему сказать, но она словно онемела и не находила слов для выражения своих чувств.
— Сегодня, — продолжал Миклош все тем же тихим, нежным голосом, — ты поцеловала меня от радости, что нам больше не угрожает опасность. Но мне хотелось бы думать, что ты меня поцеловала по другой причине.
Он ощутил ее трепет, но она молчала, и мгновение спустя он добавил:
— Потому что ты меня любишь…
Ей хотелось спрятать лицо у него на груди, но он не позволил и продолжал:
— Я хочу сказать это первым. Я люблю тебя, моя радость! И свою любовь могу выразить только поцелуем!
Его губы прильнули к ее губам, и невольно, сама того не замечая, она прижалась к нему, и его руки обняли ее крепче.
Затем его губы, сперва такие нежные и ласковые, словно она была чем-то немыслимо драгоценным и он боялся испугать ее, стали более настойчивыми, более страстными.
По ее телу словно разливался солнечный свет, такой животворный и такой жгучий, что блаженство граничило почти с болью.
Он целовал ее, пока весь мир не закружился вихрем вокруг них, и они вознеслись к небесам, пока он наконец не откинул голову и не сказал странно неуверенным голосом:
— Я люблю тебя, моя красавица жена. А теперь скажи, что ты чувствуешь ко мне?
— Я… тебя… люблю…
Выговорить эти слова было очень трудно, и она произнесла их еле слышным шепотом, но увидела, как в его глазах вспыхнуло пламя.
И он снова осыпал ее поцелуями, яростными, требовательными, будто боялся ее лишиться.
Это было таким чудом, таким совершенным счастьем, что она решила, будто грезит — ведь на самом деле такого быть не могло!
Как может она в этом недавно столь страшном дворце испытывать подобное счастье?
— Я… я люблю тебя… Я люблю… тебя! — воскликнула она, когда Миклош выпустил ее из объятий.
Он глубоко вздохнул, прежде чем сказать:
— У меня такое чувство, словно я люблю тебя уже миллион лет, и ты даже вообразить не можешь, как я боялся, что ты меня не полюбишь.
— А когда ты меня полюбил? — спросила она, прильнув к нему.
— Думаю, я сразу в тебя влюбился, когда Озо рассказал мне, как ты юна и чиста душой и в то же время необыкновенно умна. И меня пленили твои портреты в газетах, хотя, оказывается, они были очень скверными, радость моя, и на самом деле ты куда прекраснее.
— Так что ты… думал обо мне до того… как мы встретились… в поезде?
— Потому что мои мысли были заняты тобой, — ответил Миклош, — я, узнав, что задумали мои люди, сразу понял, что не могу допустить твоей гибели. Это был безумный план, и я никогда бы ничего подобного не допустил, если бы знал о нем.
— И ты спас меня, как я спасла тебя!
— Когда я разговаривал с тобой в поезде, мне стало ясно, что в тебе есть все, чтобы стать истинной королевой, и я чуть было не решил оставить борьбу за корону, принадлежащую мне по праву, так как подумал, что у моих людей начнется новая жизнь, если ими будешь править ты.
— Но как тебе могла… прийти в голову такая… ужасная мысль… оставить меня… ему?
Миклош тяжело вздохнул:
— Я и подумать не мог, что он откажет тебе в уважении и достойном обхождении, хотя мне и было известно, какое он животное в частной жизни.
Хиона вздрогнула от ужаса, и он поспешил сказать:
— Забудь его! В эту минуту, радость моя, нам нужно думать только о себе, о нашем счастье и нашей любви!
Последнее слово он произнес с особым выражением, и Хиона посмотрела на него, а потом сказала:
— Да, я люблю тебя… люблю тебя так, как всегда… хотела любить того, за кого выйду замуж… но думала… раз я принадлежу к королевскому роду, это… несбыточно. Мама говорила, что брак без любви — это плата за наше высокое положение, но я молилась о том, чтобы… чтобы стать исключением.
— И твои молитвы были услышаны, — сказал Миклош, — потому что я буду любить тебя, обожать и преклоняться перед тобой до конца наших дней. Этого достаточно?
— Только… только если мы проживем вместе миллион лет, — страстно ответила Хиона. — Ах, Миклош… я… так… счастлива!
— Только этого мне и надо, и я обожаю тебя, моя милая маленькая королева.
Он притянул ее к себе, и она подумала, что он снова ее поцелует, но он только сказал очень серьезно:
— Я думал, что, когда мы поговорим и я расскажу тебе о моей любви, ты ляжешь отдохнуть, и я оставлю тебя одну. Ты хочешь этого?
Хиона спрятала лицо у него на плече и прошептала еле слышно:
— Я… я хочу быть… с тобой.
— Ты уверена? Вчера вечером — с тех пор словно вечность прошла! — я сказал, что, может быть, нам сначала следует узнать друг друга поближе, стать друзьями. Но мне кажется, мое сокровище, этап дружбы мы уже оставили позади, или я ошибаюсь?
— Я… я хочу, чтобы мы… были друзьями… Я хочу помогать тебе, — сказала Хиона, — и еще я… хочу, чтобы ты… любил меня… по-настоящему любил меня.
Она знала, что сердце Миклоша бьется так же отчаянно, как и ее собственное, когда решилась продолжать:
— Ты подумаешь, что я… ничего не знаю, но мама не сказала мне… что происходит, когда мужчина и женщина… предаются… любви… и хотя это должно быть… ужасно и мерзко с тем, кого… не любишь… с тобой, я знаю… будет… совсем иное.
