Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
Как и в случае с его беседами с Сюань-ваном, ответ Мэн-цзы тем, кто утверждает, что у них нет нравственной мотивации, – нет, она есть! Нравственность кажется тяжелой, говорят они. Не важно, просто пытайтесь! Путь внутри человека, и если он не чувствует склонности к нему, то это потому, что не пытается его обнаружить.
Это неудовлетворительное объяснение. Когда я на тротуаре оказываюсь позади еле плетущегося старого хрыча, я могу замедлить шаг и уважительно позволить ему идти впереди, но я не хочу этого делать. Мне нужно успеть в тысячу мест и сделать тысячу вещей, поэтому я, как правило, обгоняю его. В Китае, где такое поведение (по крайней мере, раньше) порицалось, я пытался вести себя вежливо, но это не было в духе у-вэй. Мэн-цзы “решает” проблему мотивации в “Беседах и суждениях”, заявляя, что мы ужелюбим конфуцианский Путь, – просто нам нужно это понять. Однако странно, почему естественность и даже само существование нравственной “любви” так трудно заметить и почему для этого необходимы наставления и работа над собой. То, что “ростки” морали являются скорее трудноуловимыми намеками, наводит на мысль, что они не так уж сильны и естественны, как утверждает Мэн-цзы. Таким образом, основная проблема мотивации в “Лунь юй” остается нерешенной. Мэн-цзы просит нас любить нечто, что мы не настроены любить изначально.
Заметим, что в культивировании злаков вообще-то нет ничего естественного. Любой, кто пробовал это делать, знает, что это огромный труд. Злаки не естественны – естественны сорняки. Разумно предположить, что настоящий секрет у-вэй можно найти среди сорняков гуманности, которые процветают вне возделанных полей Мэн-цзы. Нужно не концентрироваться и пестовать, а позволить миру вести тебя.
Глава 6
Забудь об этом: плавание по течению
Даосский мыслитель Чжуан-цзы, предположительный автор трактата, названного его именем, предпочитал странную компанию. “Чжуан-цзы” пестрит говорящими животными и насекомыми, чудовищами, превращающимися в огромных птиц, колдунами, горбунами, призраками, говорящими черепами и воскресшими правителями древности. Однако, наверное, самый странный сюжет – это дружба Чжуан-цзы с человеком по имени Хуэй-цзы. Тот был известным философом (увы, его труды до нашего времени не дошли). На основе его характеристик из “Чжуан-цзы” и некоторых приписываемых ему фрагментов можно предположить, что Хуэй-цзы был моистом и специализировался на логике. Хуэй-цзы считал, что с помощью правильного определения содержания понятий и оттачивания приемов аргументации можно продемонстрировать превосходство моистского утилитаризма. Разумеется, он думал, что достаточно аргументированно убедить людей в том, что они должны быть утилитаристами с беспристрастным взглядом на вещи. Хуэй-цзы мало подходил на роль друга Чжуан-цзы, верившего, что язык и логика – опасные ловушки.
Разумеется, Хуэй-цзы обычно выступает комическим партнером Чжуан-цзы, старательным занудой, который не может осознать недостатки чистого разума и увидеть силу у-вэй. Он всегда проигрывает в споре и иногда выглядит глуповато, но между двумя этими людьми существует искренняя привязанность. Вот характерная беседа. Хуэй-цзы рассказывает Чжуан-цзы, что правитель подарил ему семена большой тыквы: “Я посадил их в землю, и у меня выросла тыква весом с пуд. Если налить в нее воду, она треснет под собственной тяжестью. А если разрубить ее и сделать из нее чан, то мне его даже поставить будет некуда. Выходит, тыква моя слишком велика и нет от нее никакого проку”.
В Китае того времени тыквы использовали для хранения или изготавливали из них черпаки. Поэтому Хуэй-цзы разочарован. Чжуан-цзы поражен: “Да ты, я вижу, не знаешь, как обращаться с великим!” Он рассказывает Хуэй-цзы несколько историй о людях, которые использовали к своей выгоде, казалось бы, обычные или бесполезные вещи. “Вот у тебя есть тыквы, – заключает он. – Почему тебе не пришло в голову, что из них можно сделать большой плот и плавать по рекам и озерам, вместо того чтобы печалиться, что они слишком велики, чтобы быть посудой! Как будто твой разум совсем засорился!”
Хуэй-цзы не видит возможности вне рамок, определенных его воспитанием. Тыкву можно использовать способами икс и игрек; эту тыкву нельзя использовать способами икси игрек; следовательно, тыква бесполезна. Психологи называют это когнитивной ригидностью: когда усвоенные представления о вещах мешают думать о них творчески. Эта негибкость является симптомом проблемы, которую Чжуан-цзы считал основной преградой для у-вэй: склонности человека руководствоваться “разумом” – Чжуан-цзы называл так то, что мы считаем рассудочным мышлением. Позволяя разуму руководить собой, люди оказываются пленниками жестких категорий, искусственных ценностей и “инструментального” подхода, не позволяющих видеть мир ясно и плыть по течению.
Моисты вроде Хуэй-цзы являются частью проблемы. Из-за своей уверенности в том, что правильное поведение могут направлять лишь логика и расчет, они игнорируют мудрость тела. Конфуцианцы ничем не лучше. С их непоколебимой уверенностью в том, какой именно должна быть спонтанность, и строгими техниками ее развития они оказываются настолько же оторванными от мира и собственных изначальных ощущений, что и моисты. Чжуан-цзы изображает моистов и конфуцианцев в виде Труляля и Траляля от философии: каждая сторона считает свой Путь абсолютно верным и не замечает собственных ошибок.
Чжуан-цзы чувствовал, что это ведет к хаосу. Смягчающим обстоятельством в случае моистов и конфуцианцев было то, что, несмотря на свою бессмысленность, они хотя бы хотели помочь людям и улучшить мир. Проблема в том, что их “малое знание” (так Чжуан-цзы называет узкий взгляд на мир) задает тон в обществе, порождая заносчивых всезнаек, внешне благополучных и уверенных в себе, но глубоко несчастных, отчаянно пытающихся достичь счастья, которое из-за ложных представлений постоянно ускользает. Следующий фрагмент показывает, насколько “большое знание”, которого желал Чжуан-цзы, отличается от духовной нищеты и страданий, которые он видел вокруг:
Пробудившись от сна, мы открываемся миру.
Всякая привязанность – обуза и путы,
И сознание вечно бьется в тенетах.
Одни в мыслях раскованны,
другие проникновенны,
третьи тщательны.
Малый страх делает нас осторожными.
Большой страх делает нас раскованными.
Мысли устремляются вперед,
как стрела, пущенная из лука:
так стараются люди определить,
где истина и где ложь.
Словно связанные торжественной клятвой:
так судят неуступчивые спорщики.
Увядает, словно сад поздней осенью:
такова судьба истины, за которую держатся упрямо.
Остановилось движение, словно закупорен исток:
так дряхлеет все живое.
И в час неминуемой смерти
Ничто не может снова вернуть нас
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
