Книга В опасности - Флинн Берри

Кит прибавил весу. Он очень отличается от человека, который подошел ко мне на канале.

Мы приближаемся к кассе. Сегодня он все-таки вышел из очереди, когда я встала позади него. Поставил полную корзину с продуктами и убежал. Люди это заметили, и когда он исчез, кое-кто посмотрел на меня, словно желая спросить, что только что случилось и что бы все это значило.

Ранним вечером на Митинг-Хаус-лейн я сталкиваюсь с Льюисом.

– Хотите прогуляться? – предлагает он. – Мне неплохо бы развеяться.

Я киваю, хоть и о «развеяться» тут вряд ли можно говорить: когда Льюис со мной общается, он работает. Интересно, что же он еще думает накопать. Ноги у него длиннее моих, но идет он медленно, словно мы всего лишь гуляем.

– Откуда вы родом? – спрашиваю я.

– Из Брикстона.

– Мне нравится Брикстон.

– Всем вам Брикстон нравится, – фыркает он.

– Да идите вы, – ощетиниваюсь я, но Льюис улыбается, и я вспоминаю, что ему известно, как я росла. Я не могу рассказать ему о Поле Уилере, пока не определюсь, что делать дальше. Жаль, что не могу выкинуть из головы лицо этого Пола.

– А где именно в Брикстоне?

– В Лафборо.

– Я вижу Лафборо из окна своей квартиры.

– Откуда вы узнали, что это?

– Хотелось знать, на что смотрю.

Мы идем мимо уже замерзшего ручейка. Можно идти прямо по нему, а не по переброшенным через него доскам.

– А почему вы пошли в полицейские?

– Из-за дневной работы, – отвечает Льюис. – Я был музыкантом. Констебль ведь почти все время один. Много ходит. Вот я и сочинял песни, когда ходил.

– Это в Брикстоне было?

– Нет, в Барнсе, где никогда ничего не случалось, – отвечает детектив.

– А как ваша фамилия?

– Уинстон.

– Если я заведу вас в поисковик, я найду там вашу музыку?

– Нет, – говорит он, – однозначно нет.

Интересно, каких откровений он ждет взамен этих признаний, но у меня нет никаких. А жаль. Мы оба знаем, что не надо было ему все это рассказывать, надо было заявить, что он хочет помогать людям.

– Скучаете по Лондону? – интересуюсь я.

– Да. А вы?

– Не знаю. – Мы выходим на главную улицу. – Я завидовала Рэйчел, потому что она жила здесь. Иногда я просто ненавижу Лондон.

– Многие века, – нараспев произносит Льюис своим низким голосом, – люди ненавидят Лондон.

Город притих. Кто-то спешит по делам. Люди спокойно выходят из магазинов, открывают машины или шагают по тротуарам. Позади нас розовато светится церковная колокольня.

– А вы ненавидите Лондон? – спрашиваю я.

– Нет, – отзывается он. Мы проходим мимо булочной, мимо очереди за хлебом и выпечкой. – Я ненавижу вот это. – Мы идем вдоль винного магазина и строительной конторы. – Ни тебе размаха. Ни культуры. Скучно здесь.

Мы доходим до вокзала и возвращаемся на главную площадь северной кромкой дороги.

– Тут спокойно.

– Вот именно, – соглашается он.

Мы проходим мимо заведения, торгующего рыбой и жареной картошкой. Я остолбенело гляжу на витрину, а потом вдоль улицы.

– Прямо как в Снейте, – говорю я. – В городке, где мы выросли.

– Мы все время повторяем свои ошибки, – замечает Льюис.

– Раньше я этого не понимала. Тут все как в Снейте, только гораздо южнее.

– И денежнее, – добавляет Льюис, а я согласно киваю. Единственная разница в том, что время пощадило этот городок, а вот Снейт нет.

– Зачем Рэйчел сюда переехала? – спрашиваю я.

Льюис молчит. Он вроде как бы уже ответил на мой вопрос.

– А что вы больше всего ненавидите в Лондоне? – интересуется он.

– Шум.

– Шум – это как раз самое лучшее, – возражает он.

Мы идем мимо «Рук мельника». При этом освещении навес бара становится бумажного цвета.

– Только не в Килбурне.

– Можно наушники надеть. Знаете, с чем ничего нельзя поделать? С дождем, – произносит Льюис так, что последнее слово угрожающе растягивается.

После того как Льюис возвращается на станцию, я снова прохожу через весь город. Скучаю по Снейту. По «Викингам» и булочной. По норманнской церкви, особенно зимой, когда снег укутывает ее и тополя во дворике.

Поверить не могу, что раньше ничего этого не замечала. Обхожу главную площадь, а вижу ту же площадь в Снейте. Это города-близнецы.

Шагаю мимо китайского ресторана, где мы с Льюисом сидели две недели назад. В Снейте такой тоже был, хоть и назывался как-то странно: «Восточный гуляш». А этот – «Изумрудные ворота».

Я не знаю больше никого, кто переехал бы в маленький городок. Рэйчел говорила, что ей хочется жить поближе к больнице, но в Оксфорде было бы куда удобнее. Такое чувство, что она никогда не уезжала с нашей с ней родины. Я стою на платформе здесь, а вижу станцию в Снейте. Не знаю, меняли ли вагоны на ветке до Лидса. Когда мы жили там, сиденья были из синего ковролина, а окна в пути открывались.