– Эй, – сказал он, – что вы знаете про борьбу? Спортивную, конечно. Такие матчи. Доходное дельце, а?
Я отвечал, что дельце доходное, особенно в промышленных городах.
– Уотербери тоже так говорит, – сообщил Пуффи. – Нас познакомил Фредди Виджен, и этот тип сделал неплохое предложение. Насколько я понял, он знает каких-то борцов. Если я дам две сотни, мы снимем зал где-нибудь на севере, в самом городе, и запустим их туда. Он говорит, можно смело написать на афишах «Чемпионат Европы», все равно никто ничего не знает. Даем три матча – простой, матч-реванш и заключительный, потом переезжаем в другой город. Там – все сначала. Очень выгодное дельце.
Мне стало худо от мысли, что Пуффи еще заработает, но я с ним согласился. Да, дельце выгодное. В этих промышленных городах народ зажиточен и азартен. Можно не сомневаться, что на матч повалят тысячами.
– Сегодня я схожу в один кабачок, – продолжал П.П., – по смотреть на этих субъектов. Уотербери их очень хвалит. Думаю, дело выгорит. Да, конечно, кое-что перепадет Уотербери, и Фредди надо дать десять процентов, но все равно доход немалый.
Пуффи облизнулся, и, пользуясь случаем, я спросил, не одолжит ли он мне пятерку до пятницы. «Нет, – сказал он, – не одолжу, еще чего», на чем эпизод закончился.
Позже, в два часа дня, П.П. на своей шикарной машине отправился в Барнс, а через сорок минут в кабачке «Белый олень» Дж. У. познакомил его с борцами.
По словам Пуффи, он едва не лопнул, удивляясь тому, что столько мяса собрано в одном месте. Завидев борцов, вождь каннибалов взвыл бы от радости и поскорей схватил нож и вилку, ощущая, что на этот раз провизии хватит. Если же вытопить из них жир, можно наделать столько свечек, что жители Барнса будут освещать свои жилища больше года.
Перед ним стояли (читаем слева направо) туша вроде гориллы, злоупотребляющей бананами, и туша, рядом с которой бегемот покажется стройным. Глазки у обоих были маленькие и блестящие, лбов не было вообще, зато волос – больше чем нужно.
Дж. Уотербери представил их:
– Прошу! Свин Джапп, Клин Бошер.
Борцы сказали, что рады познакомиться с Пуффи, но сам он не был уверен, что отвечает тем же. Ему показалось, что он не хотел бы встретиться с новыми знакомыми в темной аллее. Как-то опасно все-таки.
Подозрение это росло, пока он смотрел, как они демонстрируют свое искусство. Оно напоминало сцены из каменного века. Борцы хрипели, сипели, рычали, хрюкали, катались по полу, прыгали друг на друга и друг друга душили, били по физиономии, делали что-то неясное с животами. Больше всего удивляло, что они оставались целыми.
Когда поединок закончился, Пуффи был бледен (хотя и в прыщах) и дышал тяжело, как загнанный олень, но не сомневался, что перед ним – именно то, что нужно. Отдышавшись, он сообщил Дж. У., что немедленно выпишет чек, и выписал, после чего они расстались. Дж. У. увез борцов в сельскую местность, где можно тренироваться, избегая городских соблазнов, а Пуффи поехал домой, радуясь мысли, что вскоре банковский счет распухнет, словно у него водянка.
Он собирался заглянуть на тренировку, отчасти для того, чтобы не спускать отцовского взгляда с многообещающих питомцев, отчасти – чтобы снова увидеть, как эти громилы месят друг друга. Но, знаете, то-се, и он еще две недели торчал в столице.
Правда, он полагал, что там, у них, все в порядке. Дж., думал он, бегает по коттеджу, не жалея сил; а потому удивился, когда в клуб пришел Фредди и сказал, что упомянутый субъект ждет в холле.
– Мрачный такой, серьезный, – прибавил Фредди. – Взял два шиллинга, и как-то загадочно, рассеянно, что ли… Может, что-то не так?
Именно к этой мысли склонялся Пуффи. Посудите сами, Дж. У. должен быть в деревне, а он пришел в клуб. Направившись в холл под присмотром Фредди, он обнаружил своего компаньона, жевавшего незажженную сигару.
– Мое вам почтение, – заметил тот. – А неплохое местечко!
Пуффи было не до болтовни.
– Шут с ним. Как там у вас? Почему вы от них уехали?
– Вот именно, – поддержал Фредди. – Зачем вы их покинули?
– Закавыка вышла, – сказал Дж., закладывая сигару за ухо и напоминая кусок маргарина, отягощенный тайной скорбью. – Если не подсуетимся – все псу под хвост.
И лаконично, но выразительно, он обрисовал положение дел.
По-видимому, вольная борьба – исключительно тонкое занятие. Тут все по науке, а не по вдохновению, то есть – не шаляй-валяй. Действия Свина и Клина обретают силу только тогда, когда отработаешь каждое из них, вплоть до зубовного скрежета, мало того, обдумаешь в тиши кабинета, а затем и отполируешь. Иначе ничего не получится, публика не примет.
Тем самым борцы должны пребывать в добром согласии. Свин и Клин в нем пребывали до недавней поры, помогали друг другу и забывали о себе ради общего блага.
Однажды Свин предложил Клину, чтобы тот дал ему в нос, поскольку это понравится зрителям, а его, Свина, не обидит, даже вызовет приятное ощущение. Клин не уступил ему в благородстве, предоставив живот в его полное распоряжение – прыгай сколько влезет, живота у него столько, что он и не заметит, если на нем отобьют чечетку.
– Золото, а не парни, – продолжал Дж. У. – Как эти самые, из Библии. Не хочешь, залюбуешься. И что же? Поругались! Сидят дуются. Так у нас ничего не выйдет. Клин одолеет Свина за пару минут, это ему раз плюнуть. Публика будет швырять в них бутылки.
– Ну и Бог с ней, – сказал Пуффи, подчеркивая светлую сторону. – За билеты она раньше заплатит.
– А как второй матч? А третий, я вас спрашиваю? Крякнется первый, больше никто не придет.
Теперь они поняли, к чему он клонит, и Фредди, жалобно вскрикнув, стал лихорадочно сосать набалдашник трости. По лицу Пуффи прошла туча, двигаясь от прыща к прыщу, словно серна в альпийских горах, одолевающая лощины; и он осведомился, насколько испортились отношения подопечных.
– Ну, – отвечал Дж. У., – еще друг с другом разговаривают.
– И на том спасибо.
– Нет, – поправил гонец, – они ругаются. Истинно говорю, хотите вернуть свои деньги, езжайте к ним, чтобы они одумались.
Пуффи сообщил, что его машина у подъезда. Фредди захотел присоединиться, но получил отказ. Дела и так плохи, нечего мотаться под ногами. Дж. У. спросил, не даст ли Ф. два шиллинга. Фредди ответил, что уже дал их. Дж. У. воскликнул: «Тьфу ты, запамятовал!» – и сослался на резонное беспокойство. После чего они с Пуффи отбыли.
Сказав, что П. Проссер – в беспокойстве, мы ничего не скажем. Состояние его мог бы описать только Шекспир, да и то, если очень постарался бы.
Особенно томила его загадочность ситуации. Свин и Клин много лет дружили, водой не разлить, и вдруг… В чем дело? Он тщетно искал ответа.
Дорога показалась ему удивительно длинной. Приехав, П.П. увидел сразу, что чутья Дж. У. хватает. Обе гориллы были исключительно мрачны. Когда они стали бороться, он понял, что имеет в виду антрепренер.
