Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
Юрия удивляло, что он не слышит при этом ни грохота выстрелов, ни звона разлетающегося вдребезги оконного стекла. Но Финист решил, что это всё – от контузии. А ещё он видел, что трое армейских, так же изумлённо озираясь, стоят по другую сторону горящей машины.
Друг Васька Рубахин в расстёгнутом бушлате и ещё несколько бойцов бесполезно метались вокруг горящей машины в бессилии что-либо сделать – не подпускало бушующее пламя.
– Всё нормально, Васёк! – закричал Юрий. – Я здесь!
А Василий, словно не слыша и не видя его, беззвучно матерясь и плача, продолжал свои попытки подобраться к раскалённой «бээмдэшке»…
Финист вздрогнул, когда в тишине вдруг услышал за спиной удивительно знакомый женский голос: «Пошли, Сокол, тебе пора!»
Обернувшись, Соколов был поражён ещё больше: перед ним, облаченная в старинный сарафан, расшитый по груди синими и зелёными узорами, стояла редкой красоты девушка с бездонными серыми глазами. Её льняные волосы охватывал тонкий золотой обруч.
Завороженный Юрий никак не мог вспомнить какое-то звучное древнее слово, может быть, имя, которое ему представлялось очень важным вспомнить именно сейчас.
Финист присмотрелся, и его наполнило ощущение абсолютной, ничем не передаваемой радости: только теперь он понял, почему её голос был ему так хорошо знаком…
– Пошли, Сокол! – мягко повторила она, протягивая ему руку.
– Куда? – спросил Юрий, уже не различая ничего, кроме серых глаз, переполняющих его покоем и неземным счастьем, и это ощущение странно слилось в его душе с памятью о бесконечно дорогом и когда-то потерянном…
– К свету, любимый, к свету…
…Сосновый бор распахнулся, открывая впереди широкую пойму реки. Усталый всадник направил коня через неглубокий брод и вскоре спешился на зелёном лугу близ деревенской околицы.
Он вернулся домой.
Прямо по цветущему разнотравью, радостно подпрыгивая и обгоняя друг друга, бежали к нему его сыновья – двое малышей-крепышей.
– Тато! – звонко кричали они. – Тато!
Бросив узду, витязь опустился на колена и распахнул руки для объятий…
Высоко в небе сдвинулось в сторону леса большое белое облако, и улыбнулся ясный Ярило – прямой луч упал на всадника, засиял на тяжёлой кольчуге и проник светом в душу…
4. Рубахин
На четвёртый после возвращения из командировки день, изрядно обросший щетиной и уже заметно опухший капитан, механически, на автопилоте, выходит из длинного, припахивающего жареной картошкой коридора общаги на лестницу. Всё существо Рубахина мучительно жаждет лишь одного – скорее дойти до магазина вернуться в свою комнатёнку. Вернуться, чтобы опять залить в себя водки, один запах которой уже вызывает острую тошноту и судороги.
Кто когда-нибудь пил по-чёрному, знает: главное – преодолеть отвращение, протолкнуть водку внутрь себя, и вскоре польётся по жилам блаженное тепло, которое разомкнет железные обручи на голове, растворит в душе жестокую тоску, а затем опрокинет в тёмное, тягучее и такое желанное забытьё…
Навстречу капитану поднимается по ступенькам незнакомый старик. Рубахину нет до него никакого дела, он уступает старику дорогу, но тут же похмельным сознанием своим вдруг отмечает, что незнакомец совершенно несуразен: на нём какой-то допотопный брезентовый плащ с большими чёрными пуговицами, но самое главное –Василию кажется, что под плащом у старца – огромный горб.
«Парашют у него там, что ли?» – мелькает в голове у капитана.
А старик, взглянув Василию в лицо, останавливает его вопросом:
– Ты, случайно, не капитан Рубахин?
– Да, – собирается кивнуть Рубахин, но вместо этого снопом валится вперёд…
Дальше ему кажется, что незнакомец сходу берёт его на известный приём, заставляя неловко согнуться и бежать вперёд, мелко перебирая ногами. При этом Василий не ощущает ступенек и бежит, словно по воздуху, потом – тьма …
***
Рубахин приходил в себя очень тяжело. Как будто из чёрной и вязкой трясины пробивался пульсирующий родничок сознания, медленно возвращая его к действительности.
Первое, о чём подумал Василий – не осталось ли у него хоть немного водки.
Возвращалось и ощущение пространства: Рубахин понял, что лежит, распластавшись на чем-то твёрдом и гладком.
Где же он, что за хрень творится?
Василий, собрав остатки воли, открывает глаза. Он лежит на каменном зеркале. По чёрной блестящей поверхности, со стороны рубахинского затылка, змеятся отражения света. Они именно змеятся, извиваясь и вздрагивая, как отражение костра в ночной озёрной глади. С трудом фокусируясь, зрение Рубахина выхватывает из темноты ряды исполинских серых колонн, уходящих вверх, в беспросветный мрак.
Чтобы увидеть источник света, нужно повернуть голову. Рубахин лихорадочно пытается хоть что-то сообразить или вспомнить, но у него ничего не получается. Картина перед глазами явно выходит за пределы не только его опыта, но даже и воображения.
Самая умная из панически зудящего роя мыслей – кошмарный сон.
«Вот причудится же такое! – цепляется за удачную мысль Василий. – Это же всё бред! Бредятина чёрная…»
Но зеркальная твердь под ним и исходящий от неё мертвенный холод ощущаются вполне реально. Василий чувствует их левой щекой, рёбрами, коленями, ладонями рук.
С этими ощущениями понемногу возвращаются и силы. Рубахин, напрягаясь, встаёт лицом к свету. Метрах в десяти ярко горит огромный камин. Слева от камина – стол, за которым сидит длинноволосый и бородатый старик. Желтые отблески пламени пляшут в его прозрачной седине, образуя мерцающее подобие нимба.
Василию, дрожащему крупной мучительной дрожью от холода и похмелья, невольно приходит ещё одна вполне трезвая мысль.
«Может, я уже подох?» – тоскливо думает Рубахин и не может ни подтвердить, ни опровергнуть этой мысли – он ещё ни разу не умирал.
Рубахин на неверных ногах направляется к столу.
Больше просто некуда.
Пока он шёл, старик за столом читал какой-то странный свиток, словно не замечая приближения долговязой фигуры в милицейском бушлате. Но, как только Василий оказался рядом, он поднял на него неожиданно ясные глаза и молча указал ими на кресло с изогнутыми резными ножками – напротив стола.
Рубахин с облегчением присел. Жар от камина справа сразу стал проникать через одежду, но не унимал противной дрожи.
Старец, между тем, продолжал своё занятие – только теперь он уже сосредоточенно что-то писал в тот же свиток у себя на столе.
У Василия появилась возможность его рассмотреть получше.
Белые, как лунь, длинные волосы, белая, свисающая по груди, борода.
Кого-то этот старик Рубахину явно напоминал, но в голове царила такая дикая сумятица, что ничего конкретного он вспомнить не смог.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 56
