Я смотрела на дома и улицы и думала: «Прощайте, мои милые. До свидания, хорошие. Я вас больше никогда не увижу» …
Андрей вертел в руках рукопись, которая лежала сверху в коробке с документами из его офиса. Секретарша старательно упаковала ему все два верхних ящика его стола, не разбирая бумаг. Андрей не знал, выбросить это или оставить. Еще раз перелистал. Конца не было – таксист предупреждал, что первая и последняя глава отсутствуют. Подумал:
– Ох уж эти девушки, вечно они ждут от близости с мужчиной чего-нибудь эдакого.
По большому счету концовка этой истории и не была нужна: все было ясно. Так лист дерева, несмотря на все пируэты в воздухе, понятно, куда приземлится – на землю.
Андрей положил рукопись в ящик стола. Пусть побудет там. Она стала у него чем-то вроде талисмана. Все-таки войну с ней выиграл. Он наводил свой порядок в директорском кабинете часового завода. Метил, так сказать, территорию. Все вещи прежнего руководителя он попросил убрать из кабинета еще в день захвата. А сейчас раскладывал свои. Это он любил делать только сам: ручка обязательно справа, блок для записей слева, визитница – в нижнем ящике стола, там же – скрепки, степлер и т. д. Всё – не простое, из магазина канцтоваров, а годами тщательно подобранное в лучших писчебумажных городах мира. Андрей не был «шмоточником», но все, что связано с канцелярией, он любил неистовой любовью. Так, ежедневники и блокноты у него были только paperblanks, ручки – protégé, настольную лампу привез из музея Метрополитен, письменный прибор из Флоренции и т. д.
– А вы будете проводить прием по личным вопросам сегодня? – в кабинет заглянула секретарь. Глаза у нее по-прежнему были заплаканными.
«Сколько можно реветь?» – неприязненно подумал Андрей. Его все сегодня раздражало. Даже погода: в Перми наступала весна, а это значит – мусор, пролежавший под снегом целую зиму, вытаял и превратил город в большую помойку. Такая же помойка была в его душе – скверные мысли, отодвинутые на период войны и захвата в дальний ящик, сейчас выдвинулись вперед и заняли все мыслительное пространство.
Ему хотелось сказать: «Не буду». Какие еще могут быть личные вопросы? Но Андрей махнул рукой – пусть заходят. Ему нужно было знакомиться с заводом. Можно начать и с этого.
Первым зашел человек, похожий на ломовую лошадь. Просил отпуск за свой счет: у него в Кудымкаре умерла мать – нужно было съездить похоронить. Андрей молча подписал заявление.
Затем вошла аппаратчица – женщина со стертым, как монета, лицом. Сказала, что у нее четверо детей, и попросила материальную помощь на пропитание – голодают.
– Сколько же вы получаете? – спросил Андрей.
– Восемь тысяч рублей, – ответила женщина.
– А какая сумма вам может помочь?
Она замялась и, опустив голову, тихо сказала:
– Три тысячи.
Андрей был потрясен уровнем цен и притязаний. В принципе было бы понятно, если бы она сказала – тридцать, но она попросила три. И отчего же это у них зарплаты такие маленькие? Аппаратчик должен же хорошо получать. Нет, нужно сначала разобраться с экономикой завода, а уж потом решать их личные вопросы.
– Все, больше не принимаю, – сказал Андрей, выглянув из кабинета. Ожидавших приема людей оказалось довольно много – человек десять. Они стали послушно расходиться, а одна женщина осталась сидеть, зайдясь в плаче. Андрей, как и большинство мужчин, ненавидел женские слезы.
– А-а-а, заходите, – махнул он ей рукой, приглашая в кабинет.
Судорожно всхлипывая и то и дело вытирая нос платком, женщина рассказала, что ее 14-летнему сыну еще год назад отрезало ноги железнодорожным составом и нужны протезы. Прежний директор обещал помочь, и они с сыном очень на это надеялись. Протезы им сделали, но, чтобы их забрать, нужно оплатить счет – сто тыся-я-а-а-ач. И она опять заплакала. Андрей налил ей воды и внимательно ее рассмотрел: тонкие кисти рук, правильные черты лица, светлые волосы. Она была прекрасна негромкой красотой лютика или ромашки. Ее портил разве что уродливый китайский синтетический костюм. Но, похоже, это была самая нарядная и дорогая вещь в ее гардеробе.
