– Так точно! – отчеканил Геннадий.
– Сейчас поступаешь в распоряжение к старшему лейтенанту Петрову для проведения диспансеризации во втором полку. Ясно?
– Так точно, товарищ майор!
– Раз ясно, выполняй приказание, – закончил инструктаж майор. – Иди, дружок, да помни: дамы наши, медсестры то есть, серьезные, шалостей не допускают. Так что поосторожней.
Геннадий вышел из кабинета и направился во второй полк искать Петрова. Глупый совет майора о дамах возмутил. Зачем они ему? У него есть Анюта: письмо написала – значит, ждет. В письме том в основном о ребятах со «скорой», да о Викторе Сергеевиче: он ее в кино пригласил. Дело хорошее, не сидеть же ей дома, пока Геннадий Родине служит. Хотя кошки скребли в груди, хотелось бы, чтобы у Анюты без него жизнь остановилась, чтобы уснула она, будто спящая красавица, а проснулась – он рядом.
Служба в санчасти оказалась ничуть не труднее, чем на «скорой». Больные не напрягали, страдали в основном фурункулами, разбитыми коленками, ангинами, простудами и грибком на ногах.
Через неделю направили Геннадия в сводный автобатальон, направленный для сбора урожая. Организация сформировалась большая: четыре лейтенанта в командование, сотня машин с водителями, да передвижная автомастерская с механиками, и на всех один фельдшер. Водители и механики редко нуждались в медпомощи, и все же иногда заглядывали, а с лейтенантами – беда. Изголодавшиеся по женской ласке, они гуляли напропалую ночи напролет, да все с одной и той же дамочкой, которая успешно наградила их неприятной болезнью. Как лечить триппер, если нет в фельдшерской аптечке специальных лекарств для этого дела? По неопытности и молодежной самоуверенности вкачал он в них лошадиные дозы бициллина, по три укола каждому. Прошло или нет, не знает, но за каждый укол его пациенты расплачивались бутылкой коньяка. Сам не пил, держал про запас.
Потом с автобатом направили в южные районы страны. Объездили и осчастливили шефской помощью всю ростовскую область, краснодарский и ставропольский край, вывозя зерно с полей. Потом перебрались в центральную Россию на уборку свеклы и картошки.
Геннадий вел жизнь, свободную от солдатских будней, в которых каждый шаг определяется уставом и офицером. Такая жизнь усилила в его характере свободолюбивые черты, проявлявшиеся в убеждении: я сам знаю, что мне надо, и поступаю так, как считаю нужным. Поскольку больных почти не было, он загорал, купался и читал. Одиночество не смущало: оно способствовало спокойному и основательному раздумью о жизни человеческой. Возвращение в санчасть дивизии не изменило сформировавшегося убеждения, поскольку и здесь он был значительно свободнее, чем любой другой солдат. Ему присвоили звание сержанта, платили большое довольствие, так что всегда имелись деньги, он даже матери высылал небольшую сумму. Кроме того, он был хозяином канистры спирта, выдаваемой каждые полгода на медицинские нужды, а также заработанным «подпольным» лечением коньяком, которым угощал все тех же офицеров, пострадавших в «битве за урожай».
Став завсегдатаем областной библиотеки, Геннадий читал Толстого и Достоевского, Бунина и Чехова, познавая то, что мог бы познать еще в школе, если бы не валял дурака. Увлекся поэтами серебряного века, от них перешел к современным. Потом открыл для себя психологию и психоанализ, зачитываясь Фрейдом и Юнгом. Помимо библиотеки посещал областную филармонию, в которой выступали поэты и артисты. Нравились ему добрые песни Сергея Никитина и Александра Дольского. Словом, в армейские годы он быстро и упорно строил свою независимую и основательную личность.
Юношеская влюбленность как-то сама собой прошла, и когда получил от Анюты письмо с сообщением о замужестве, то вовсе не расстроился, а порадовался за подружку. Вместе с тем, гордо отметил, по мужской своей сущности, что теперь они с Виктором Сергеевичем вроде как побратимы, вышедшие из одной постели, и он, младший по возрасту, раньше другого углядел достоинства женщины, готовой подарить себя мужчине.
Вышла замуж сестра. Только по письмам ее нельзя сказать, что она счастлива. Ну что ж? Сама виновата: не там мужа искала. Геннадий это точно знает, и не сочувствует Людмиле. А мать в каждом письме плачет, боится, что сына пошлют в Афган, откуда просачиваются грозные вести: гибнут ребята в неизведанных горах в борьбе с душманами. Соблазняли его переходом в спортроту. «Будешь, – говорили, – участвовать в окружных соревнованиях, а потом попадешь в команду министерства обороны. Ее победителей направят в олимпийскую сборную. В Москве побываешь!». Только решил Геннадий: ни к чему это, поскольку олимпийца из него не вырастить, а впустую терять время на забеги не хотелось.
К концу службы созрело у него осознанное решение – поступать в институт. Помог начмед дивизии, ценивший фельдшера за спокойный и покладистый характер: никогда никаких нареканий на него не было. «Тебе на врача учиться надо, Егоров», – говаривал начмед при встрече. Перед самым окончанием службы получил Геннадий от него направление в ленинградскую военную академию. Да не хотелось связывать себя с армией, потому отослал он свои документы, приложив и направление, в московский мединститут, мотивируя тем, что не может учиться вдали от дома, где ждет его старушка-мать. И поступил: помогли армейские льготы и большой практический опыт.
Вновь Геннадий изучал анатомию и физиологию человека, фармацевтику, педиатрию, внутренние болезни, после училища эти предметы шли легко. Философские и политические дисциплины изучались с интересом: иногда даже казалось, что не ту профессию выбрал. Порассуждать о жизни и политике партии он любил, и забивал всякого в споре. Сложно давались математика и немецкий язык: плохая школьная база подводила, хотя и с этим справился. На четвертом курсе вплотную занялся хирургией, избрав ее своей специальностью.
Только не одной учебой живет студент. Надо подрабатывать, поскольку взрослый сын не может «сидеть на плечах матери». Снова пришел в «скорую», потом перебрался в травмопункт, где получал большую ортопедическую практику и неплохой заработок.
Еще есть друзья, спорящие до хрипоты. Иногда привозил их к себе домой. Далековато, правда, зато никто не мешал: мать с радостью принимала студенческую компанию. Она поддерживала сына во всем, полагая, что лучше пусть веселятся при ней, чем запретными делами где-то заниматься станут. Ни о каких запретных делах его друзья и не помышляли, и благодарны были тете Нюре за доброе участие.
Была у него и любовь институтская – Светлана Огольцова, из родного города. Совместная дорога в Москву сдружила их. Светик – единственная дочка в семье врачей, являлась деспотом не только для родителей, но и для сокурсников, сумев подчинить себе мужскую половину курса и даже нескольких старшекурсников. Выделяла она среди всех ребят спокойного и рассудительного студента, казавшегося ей достаточно взрослым, поскольку он был старше ее на три года. Привлекательная Светлана «летела» по институту сквозь годы учебы, преподавателей, экзамены. Ей все легко давалось. Сокурсницы не очень ее любили, что придавало девушке дополнительный шарм. Она стремилась доказать заносчивым москвичкам, что не менее их способна добиваться места под солнцем. Так доказывала, что на пятом курсе внезапно выскочила замуж за доцента, подававшего большие надежды в преподавательском и медицинском мире. Через два года развелась, не удержавшись рядом с гением, вернулась в родной город и устроилась в областную глазную больницу. Иногда они перезванивались, хоть и потрепала Светка нервы Геннадию в первые студенческие годы.
