Халльвард пожал плечами, не убирая руки с кинжала.
– Да, вижу, я зря обратился к тебе, – в глазах бродяги вновь полыхнули голубые огоньки. – Но тот, кто пал почти век назад, на самом деле не пал, и искры его сущности освещают изнанку мира, и печать его на тебе, и покойники встают, чтобы помешать тебе…
Халльвард насторожился… этот козел знает о сегодняшнем нападении мертвяков? Неужели кто-то из гномов проболтался? Или «собиратель знаний» сам навел на них скелетов и зомби, и расстроился, что не выгорело?
– Тот, кто был, кого нет, и кто есть, заинтересован в тебе, и он прокладывает тебе путь, – продолжал старик, – тот, кто обвенчался со смертью, кто отдался ей, и стал ее рукой, преграждает тебе дорогу. Но есть еще третий, что приглядывает за тобой, и…
Он говорил довольно громко, и странно, что никто не возмущался, не орал «заткнись!». Похоже, что его бредовые речи слышал только Халльвард, и он понемногу начинал злиться.
– Хорош воздух сотрясать! – рявкнул наемник, нагибаясь вперед. – Знаешь, кто трупаков на нас поднял, сегодня, и тогда, у замка? Скажи. И про тех, кто на меня ножик с Хаосом наточил, тоже.
– Подобен зверю тот, кто не обладает разумом.
Не дожидаясь ответа, он поднялся, шагнул в сторону и вроде бы лег, по крайней мере, исчез из виду. Халльвард вскочил, пригляделся, чтобы определить, куда делся старик, и не обнаружил его ни на полу, ни на лавках.
– В божье гавно тебя, болтун, – пробормотал он, и в один глоток допил пиво.
6. Вторая. Клинок
Нейли смерила эльфа взглядом – этому еще что здесь надо, и кто он вообще такой? На странствующего рыцаря похож еще меньше, чем она на непорочную девицу, которую тому положено выручать.
– О чем же? – спросила она недружелюбно.
– Сто цветов, прошу простить, но меня ждут дела, – сказал Валх Держатель Развилки, отвесил поклон и отошел.
– О-хо-хо, такая норовистая барышня, – проговорил эльф спокойно, даже равнодушно. – И кавалеры у нее горячие, наверняка сейчас ждут в лесу, когда она выйдет, чтобы сказать пару комплиментов.
– Тебе до этого что за дело, остроухий?
Но даже на оскорбление эльф не отреагировал, сообщил как ни в чем не бывало:
– Меня зовут Куница, и я готов тебе помочь. Вернее, мы готовы.
Нейли разглядывала эльфа, и лихорадочно соображала, с кем имеет дело, и что ему нужно: жилистый и крепкий, хоть и тощий, морщинки у глаз и сами глаза выдают возраст, похоже, он стар даже по меркам своего народа, не говоря уже о людских; одет щегольски, но удобно – травяного цвета платок на шее, узкий салатовый кафтан с разрезами на рукавах, зеленые кисти у голенищ сапог, украшенный чернеными клепками пояс, и на нем два ножа.
Разбойник? Следопыт? Авантюрист? Наемник?
Но в любом случае – мужчина, а значит, гнусная, жадная, похотливая и недалекая тварь.
– Вы хотите, чтобы я вам заплатила за то, что вы меня выведете? – спросила Нейли, сузив глаза.
– О-хо-хо, – сказал эльф. – Давайте присядем, и поговорим спокойно.
Стукнула дверь, и девушка невольно вздрогнула, но это оказался всего лишь один из сыновей Валха. Проскользнув за стойку, он зашептал на ухо отцу, размахивая руками и чуть ли не брызжа слюной.
– Да, – она кивнула. – Да, гореть мне в пламени…
Едва опустилась на место, как юноша в черном кафтане принес поднос со снедью.
– Ваш завтрак, госпожа, – сказал он, улыбаясь.
Нейли улыбнулась в ответ, хотя внутри все дергалось и сжималось от страха и злости, а голод, недавно сильный, вовсе пропал.
– Спасибо, – произнесла она тоном куртизанки Вареи из «Падения Романдо», и вновь посмотрела на эльфа. – Ну?
– За соответствующую плату мы готовы вывести тебя с Развилки.
– И сколько же вы хотите? – спросила девушка, внутренне подбираясь.
– Двадцать тегарских крон, полных, а не резаных, – Куница говорил медленно, вальяжно, а пах, как она неожиданно уловила, ивовой корой, причем необычайно сильно.
– У меня нет таких денег!
– Ну… – он лениво покачал головой. – Есть что-то еще…
– «Что-то еще»? – Нейли глянула в сторону стола, за которым расположились дружки эльфа: бородатый гном, похожий на ребенка половинчик, рыжий, точно костер, кто-то в плаще с накинутым на голову капюшоном – вчера его вроде не было, или она не заметила в полумраке – и трое крепких молодцев, да, эту компанию красивая девушка может заинтересовать сама по себе, безо всяких там золотых монет с тегарским вепрем. – А что вам помешает ограбить меня в лесу, потешить похоть как следует, а затем убить и оставить труп волкам?
Последнюю фразу она почти прошипела, выплюнула сквозь оскаленные зубы.
На лице Куницы ни дрогнул не единый мускул, он не пошевелил и бровью, и даже синие глаза не изменили выражения.
– «Что-то еще» – это ценности, которые могут быть у норовистой барышни, заменитель двадцати полных крон – сказал он. – Если же моего честного слова недостаточно, то я могу поклясться в присутствии Валха, а Держатель, как ты заметила, мужчина серьезный.
Нейли колебалась, понимала, что соглашаться на предложение этого рыбоглазого молодчика рискованно… но что других вариантов нет, разве что сидеть на Развилке до тех пор, пока не кончатся деньги. Кроме того, она, как ни странно, чувствовала, что Куница не врет, ее чутье говорило, что эльф не таит обмана, что слова его искренни.
«Но он мужчина, они все лгут, даже когда сами не подозревают об этом» – подумала она, пытаясь отыскать в сердце ожесточенность, чтобы уцепиться за нее, обрести опору.
Но нашла только животный, тошнотворный страх – перед капитаном и его вонючими дружинниками. Вспомнила их взгляды, и содрогнулась – да, эти будут терзать так, что она станет мечтать о простом изнасиловании, молить небо о смерти, срывая горло и надсаживая сердце…
– Поешь, подумай, – сказал эльф равнодушно. – Я не спешу. Вернее, мы не спешим.
– Я согласна! – воскликнула Нейли. – Но ты поклянешься так, чтобы он слышал!
И она указала туда, где за стойкой высился хозяин Развилки, могучий, словно медведь.
– Конечно, о-хо-хо, – Куница поднял руку и пошевелил кистью. – Эй, Валх!
Держатель подошел, неспешно ступая, и девушка, запинаясь, изложила свою просьбу. Хозяин Развилки, вопреки ее ожиданиям, не удивился, склонил голову, и, обратив пристальный взгляд на эльфа, сказал:
– Я слушаю.
– Я, Куница, известный также как Изгнанник, – заговорил тот, и при слове «Изгнанник» в его глазах промелькнуло отражение какой-то давней боли, много десятилетий назад схороненной на дне сердца, – именем своим клянусь не причинять вреда ни действием своим, ни бездействием чести, здоровью и жизни… – он вопросительно посмотрел на девушку.
