Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
Счётчик тикает, как наш старый будильник. Под его равномерные звуки я стал размышлять: как устроен этот механизм? Вот мы стоим, а счётчик идёт, щёлкает, как бухгалтер на своих умных счётах, сколько с нас причитается за поездку, сколько за стоянку, сколько надо дать таксисту на чай, чтобы не обиделся…
Мои размышления прервала пара крепких парней, с шумом вывалившихся из дверей общежития. Оба одновременно просунули свои стриженые головы ко мне на заднее сидение. Молодые, весёлые, с озорными глазами – очень похожие на наших бондарских парней-призывников, которые «ещё с понидилка» прогуливали «остатные денёчки».
– Вещи, вещи давай!
– А Маргарита где? – на всякий случай, осторожно поинтересовался я.
– Какая Маргарита? Дунька, что ли? – ребята переглянулись между собой. – Она очередь в душевую заняла. Говорит, навоз колхозный во все щели набился. Вот помоется, и придёт. А чемоданы с гостинцами велела нам отдать. Мы – вот они!
– Не, мужики, я вам отдать не могу. И Дуньку я никакую не знаю. Маргариту знаю. Её ещё Ладой зовут. А Дуньку – не… – Я на всякий случай отодвинулся вглубь салона, уж очень ребята весёлые. От таких всего ожидать можно.
Из окна второго этажа выглянула сама Маргарита. Мокрые волосы сосульками до плеч. Халатик на груди враспах:
– Мальчики, у меня в чемодане бигуди. Давайте быстрей!
– Вот это другое дело!
Я попросил таксиста открыть багажник, и сам из рук в руки передал ребятам злосчастные баулы.
– Мы долго твою цацу ждать будем? – шофёр пощёлкал ногтём по циферблату таксометра. – Плати по счётчику, что набежало, а там посмотрим.
Я полез в карман и вытащил сотенную бумажку.
Таксист, поплевав на деньги, приклеил сотенную к ветровому стеклу:
– С первого пассажира – на удачу! Будем ждать! Сдачу потом отдам, – обрадовано сообщил он. – Бери всю пачку! У меня ещё есть, кури!
Что оставалось делать? Я раскурил сигарету от прикуривателя, который услужливо поднёс ко мне таксист. Было видно, что он мужик общительный и в настроении.
– Она тебе кто? Сестра?
– Родственница по бабушкиной линии! – соврал я.
Шофёр недоверчиво посмотрел на меня и весело хмыкнул:
– Троюродная сестра двоюродному брату. Понимаю!
Ждать оказалось недолго. Вот и сама цаца, как в насмешку обозвал её таксист. С ней рядом шли двое тех парней, которые приходили за баулами, и ещё один долговязый хлыщ, в пиджаке с широкими плечами, коротких брючках-дудочках, из-под которых выглядывали красные носки, и в тупорылых ботинках-корочках на толстой восковой подошве. Но самое поганое – это смазанный бриолином кок на маленькой головке, посаженной на тонкую шею. «Перехватить ножом – ничего не стоит!» – почему-то подумалось тогда. Так был неприятен этот хлюст мне, сельскому хулигану, почти что блатняку, выбивающему запросто соплю из носа, и презирающему всяческие педагогические условности.
Стиляга…
Стиляг тогда часто показывали перед фильмами в киножурналах и на последних карикатурных страницах «Комсомольской Правды». «Их наряд крикливо-модный: брюки – шланг водопроводный, не причёска – хвост фазана, и в походке – обезьяна»
Вот они, перья белой вороны!
– С нами Лерчик поедет! – почему-то радостно сообщила Маргарита. – Он Москву как свой карман знает! Правда, Лера!
Тьфу! Имя-то какое! Лера, Лерчик! Прямо как собачку комнатную зовут!
Таксист хотел что-то сказать, но Лерчик по-хозяйски плюхнулся на переднее сидение:
– Шеф, я всё улажу!
Ребята, те, которые попроще, сели на заднее сиденье, притиснув Маргариту ко мне так близко, что я всеми фибрами ощущал её тёплую кожу, слегка влажноватую после душа.
Сидеть бы так и сидеть …
Шофёр круто развернул машину, надавил на газ, и мы помчались по матушке Москве, столице нашей Родины, как написано на широких парусах растяжек поперёк улиц.
Улицы неожиданно переходили в гигантские невиданные доселе проспекты.
Москва огромна, стозевна и стоязыка. Голова кружится, кружатся дома, здания, парки. Улицы, как горные теснины с мигающими глазами разноцветных огней, и – машины, машины, машины – с грохотом, лязгом, с воплями сигналов. Мне казалось, что в этом вавилонском столпотворении найти какой-нибудь адрес просто невозможно.
Но таксист всё-таки нашёл – куда сказали. Два-три поворота баранки – и вот оно, хранилище русской культуры, приобретённое меценатом для народа, чтобы он, этот народ, не забывал свои корни, чтобы всасывал, как молоко матери, гуманистические идеалы жизни.
Красота спасёт мир, говорили мудрецы. Но мира как не было, так и нет под русскими берёзами и липами, ни тогда, ни теперь, в наше сучье время. Видно, ленив и не любопытен народ…
Вход в Третьяковку был закрыт – «Санитарный день».
Как же так? Что ж это – эпидемия гриппа, что ли? Санитарный день. Все ушли в больницу, что ли?
Лерчик захлопал по карманам, закудахтал:
– Я же говорил, сегодня понедельник!
При чём здесь понедельник? В понедельник у всех насморк, что ли, или всех геморрой мучает?
До меня никак не доходило, что санитарный день – это генеральная уборка. Без неё никак нельзя. Профилактика нужна не только людям, но и художественным полотнам, и чем гениальнее картина, тем большего ухода она требует.
Приехали.
Таксиста отпустили с Богом и с деньгами. Снова расплачивался я, хотя Лера что-то пытался нашарить в своих узких брючках, но, увидев деньги в моих руках, проникся ко мне уважением:
– Иван, ты человек!
– Да не Иван я!
– Ну, это так – метафора! Иван Коровий Сын. Из сказки… Русской народной, – добавил он. – Перекусить бы надо…
– Ой, Лера, какой ты молодец! Действительно, поедем в Дом Актёра. Там вкусненько!
Стриженые парни, хоть и молчали всю дорогу, но теперь с радостью согласились:
– Война войной, а кушать всегда хотца!
Две или три остановки на метро, которое меня поразило ещё больше чем сама Москва, и мы уже на Тверской; вон он – и Пушкин тоже здесь. Смотрит с высоты, задумался, наверное, «Евгения Онегина» дописывает, а может, поджидает ныне дикого в неведенье диком: чухонца, калмыка, тунгуса, меня, гордого внука славян…
– Не боись, пойдём! – открыл парадную дверь Лера, когда я смущённо закрутил головой: уж очень не сочетались мои одежды с антуражем открывшегося мне бархатного шика вестибюля.
Лично мне дорогу перекрыл весь в галунах и эполетах генерал гардеробной службы, а может, это был всамделишный генерал в отставке, уж очень вид у него был барский: мундир в золотую строчку едва сходился на круглом, как школьный глобус, животе, усы метёлкой, взгляд и голос командирский, строгий:
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
