И вот он снова в капелле. Через проломы и амбразуры окон видны гонимые ветром легкие облака. В небе мерцают редкие звезды, в свете которых слабее казалось тусклое сияние луны, встающей из-за горизонта.
Как отыскать дверь, через которую ушли барон и Орфаник? Франц прошел через всю капеллу и приблизился к хорам.
Тут было очень темно, ибо сюда не доходил лунный свет, Франц споткнулся обо что-то твердое и упал на обломки саркофага.
В углу у запрестольного алтарного образа он обнаружил изъеденную червоточиной дверь, которая подалась сравнительно легко. Дверь вела во внутреннюю галерею, идущую, по всей видимости, вдоль крепостной стены. Именно через эту галерею барон фон Гортц и Орфаник проникли в капеллу и так же вышли.
Ступив в галерею, Франц очутился в кромешной тьме. Он миновал несколько поворотов без подъемов и спусков и решил, что галерея идет на уровне внутренних переходов.
Через полчаса стало чуть-чуть светлее: из проемов в стене проникал слабый свет.
Франц прибавил шагу и вскоре оказался в просторном каземате, расположенном скорее всего под земляной площадкой бастиона, находившегося в левом конце куртины.
Сквозь узкие бойницы светила луна, в свете которой пленник увидел напротив себя открытую дверь.
Ему захотелось подойти к бойнице, чтобы хоть немного подышать свежим ночным воздухом. Франц выглянул наружу и заметил две или три тени на плато Оргалл, залитом лунным светом до самых верхушек темных елей. Он присмотрелся: неподалеку от опушки елового леса двигались неясные силуэты. Скорее всего это были полицейские, которых привел Рожко.
Неужели они решились пойти на приступ ночью, надеясь захватить хозяев замка врасплох? Или они думают дождаться здесь первых рассветных лучей?
Францу стоило больших усилий удержаться от того, чтобы подать голос Рожко. Но его могли услышать и в башне, и, пока полицейские будут перелезать через стену, Рудольф фон Гортц успеет включить адскую машину и уйти по подземному ходу.
Франц отошел от амбразуры и постарался успокоиться. Потом снова двинулся вдоль галереи.
Пройдя шагов пятьсот, он наткнулся на лестницу, которая поднималась по спирали в толще стены. Кажется, он добрался наконец до башни, возвышающейся посреди парадного плаца!
Однако лестница оказалась не главной, не той, что соединяла все этажи. Она привела Франца в какую-то узкую, темную клетушку.
Он тихонько прислушался, но ничего не услышал и начал осторожно подниматься дальше. Преодолев еще двадцать ступеней, он очутился на площадке, откуда вела дверь в открытую галерею, опоясывающую первый этаж башни.
Франц проскользнул на галерею, пригнулся, стараясь держаться ближе к парапету, и посмотрел в сторону плато Оргалл.
Из лесу высыпало множество людей, но они, судя по всему, не собирались идти на штурм.
Решившись перехватить барона, пока тот не убежал через подземный ход, Франц обогнул башню по кругу и подошел к другой двери, от которой шла лестница наверх. Он стал подниматься по ней, держась за стену.
Тишина. Первый этаж явно необитаем.
Франц поспешил подняться на следующую площадку. На третьем этаже лестница кончилась, дойдя до верхней части башни, заканчивавшейся площадкой с зубчатой оградой, — здесь некогда развевался штандарт баронов фон Гортцев. Прямо перед собой Франц увидел закрытую дверь. Из замочной скважины, в которой торчал ключ, пробивался лучик света, но из-за двери не доносилось ни звука.
Прильнув к скважине, граф увидел только ту часть комнаты, где было светло, остальное тонуло во мраке. Франц осторожно повернул ключ и толкнул дверь, и его взору предстала следующая картина: весь верхний этаж башни занимает просторный зал. Круглые стены поддерживают тяжелый свод, где переплеты образуют сложный орнамент. Стены увешаны толстыми старинными гобеленами, изображающими сцены из рыцарской жизни. Старинная мебель — лари, шкафы, кресла и скамейки — расставлена в художественном беспорядке. На окнах — плотные занавеси, сквозь которые свет не проникает наружу. Пушистый ковер на полу заглушает шаги.
Убранство зала было по меньшей мере странным. Франца поразил контраст между двумя частями комнаты. Одна ее часть тонула во мраке. Слева виднелось возвышение, задрапированное черной тканью, освещенное невидимым источником и со всех сторон открытое зрителю, остающемуся в тени. В нескольких шагах от возвышения, отгороженное высоким экраном, закрывающим его от света, было установлено старинное кресло с высокой спинкой. Возле кресла стоял покрытый ковром столик. На нем — небольшой ларец.
Верхняя крышка ларца, украшенная драгоценными камнями, была откинута, внутри поблескивал металлический цилиндр. Длина ларца была не больше двенадцати — пятнадцати пядей, ширина — пять-шесть.
Франц заметил, что в кресле сидит человек; голова его откинута на спинку, ресницы сомкнуты, правая рука — на ларце.
Это был Рудольф фон Гортц.
Неужели барон остался в замке только для того, чтобы провести здесь последнюю ночь?
А Стилла? Барон говорил, что хочет в последний раз услышать ее голос в Карпатском замке, перед тем как его разнесет взрыв? Для чего он пришел в этот зал, где она должна, очевидно, появиться, как и каждый вечер, чтобы петь ему?
Где же Стилла?
Ее нет…
Впрочем, барон сейчас в его руках, и Франц знает, что ему делать. Франц де Телек ненавидит барона всеми силами своей души, ведь тот отнял у него Стиллу. Стилла жива и безумна — безумна по вине барона… Он должен поплатиться за это жизнью!
Франц остановился позади кресла. Еще один шаг, и он кинется на барона. Кровь бросилась ему в голову, все закружилось перед ним, он поднял руку…
И тут появилась Стилла. Нож Франца упал на ковер…
Стилла, освещенная ярким светом, стояла на возвышении с распущенными волосами, невыразимо прекрасная в белых одеждах Анджелики из «Орландо». Именно такой он видел ее на бастионе замка. Глаза ее, устремленные на графа, казалось, проникали в самую душу…
Она не могла не видеть Франца, однако она не звала его, не произносила ни слова… Франц готов был броситься к ней, схватить ее на руки, унести отсюда…
Стилла начала петь. Барон фон Гортц, не покидая своего кресла, наклонился вперед. Охваченный волнением, обожатель певицы упивался ее голосом, словно то был божественный нектар. Так слушал он ее когда-то в театрах Италии, так слушал он и сейчас, в этом зале, в полном одиночестве, запершись в башне, возвышающейся над трансильванской землей.
Стилла пела… Она пела для него и только для него… Звуки, будто легкое дыхание, слетали с губ… Даже если рассудок покинул Стиллу, в ней осталась жить бессмертная душа артистки.
