— А ты не побоялась разрушить мою жизнь, жизнь Софи, а? — закричал Филип, наконец давая волю своему гневу. — Тебя не мучила совесть, когда в очередной раз ты всыпала эту дрянь в стакан Софи, когда несколько минут спустя наблюдала, что творится с ней, со мной?
Кетлин громко зарыдала, а потом вдруг резко замолчала, что-то прикинула в уме и торжествующе зло улыбнулась.
— А доказательства? У тебя нет никаких доказательств! Наш сегодняшний разговор не слышал никто, я всем скажу, что ты его выдумал. Нет, у тебя не получится растоптать меня. Ничего у вас не выйдет! — Она опять улыбнулась, язвительно, отталкивающе.
Вассон рассмеялся.
— А ты уверена, что Софи в день показа не сдала кровь на анализ? — спросил он настолько грозно и решительно, что Кетлин вздрогнула и перестала улыбаться. — Что стакан, из которого она пила, тогда же не отправили в лабораторию? Что в тот момент, когда ты сыпала в него эту гадость, на тебя никто не смотрел? Откуда же тогда я обо всем узнал?
Кетлин долго молча смотрела на него, потом прижала ладони к лицу и горько расплакалась. Филип завел двигатель, направился обратно в город, а подъехав к центру, притормозил и велел ей убираться.
Она открыла дверцу, продолжая заливаться слезами.
— Значит, ты специально устроил этот ужин… говорил мне комплименты… играл на моих чувствах… А я-то, дурочка, поверила…
— Проваливай, пока я и впрямь не прикончил тебя! — рявкнул Вассон.
Домой он приехал около одиннадцати. Опустошенный, но с чувством выполненного долга.
В четверть двенадцатого позвонила Джейн.
— Филип, у меня потрясающая новость. Софи Лоринг с большим успехом снялась для каталога шляп Франсин Дюмон. Теперь готовится принять участие в показе ее осенне-зимней коллекции.
Филип закрыл глаза, веря и не веря в услышанное.
— Я рад, — пробормотал он. — Безумно рад. Я знал, что она не опустит руки. Я верил в нее.
— Я тоже верила, — ответила Джейн. — Софи удивительная девушка.
— Когда Франсин устраивает показ? — спросил Филип.
— В начале мая.
— Отлично. Через две недели. — Он кашлянул, собираясь с мыслями. — У меня тоже есть новости. Я разгадал эту чертову загадку. В воду Софи подсыпали клодизон. И знаешь кто? Кетлин Дикинсон!
— Кетлин? Ну и дела! — воскликнула Джейн изумленно. — Я всегда знала, что она завистливая, но чтобы до такой степени… Кошмар! Что ты намереваешься делать? Подать на нее в суд?
— В суд подать в данном случае могла бы только сама Софи, — ответил Вассон, внезапно ощущая смертельную усталость. — А для этого ей следовало по меньшей мере сдать кровь на анализ после того злополучного показа. Что-то подсказывает мне, ничего подобного она не сделала.
— Ладно, — произнесла Джейн утешительно и ласково. — Жизнь сама все расставит по местам. Кстати, как тебе удалось все выяснить?
— Потом расскажу, хорошо?
— Конечно.
— Кстати, можешь вздохнуть с облегчением, — сказал Филип, внезапно решив, что должен незамедлительно вернуться к нормальной жизни. — Завтра я выхожу на работу в обычное время и принимаюсь за дела. Хватит пользоваться твоей безграничной добротой.
— Ты уверен, что уже в порядке? — спросила Джейн.
— Уверен. — Вассон вдруг ясно представил себе Софи в тех нарядах, эскизы которых он не отдал Джейн, лучших из всей следующей коллекции. Вернее, лучших из всех творений, что когда-либо создавались в его Доме моды. — Некоторые из новых моделей еще даже не раскроены, — добавил он с напускной деловитостью.
— А, да… — протянула Джейн, и по ее голосу Вассон догадался, что она все поняла и улыбается. — Тогда до завтра. Я очень рада, Филип.
12
Франсин Дюмон слыла в мире моды «дерзкой провокаторшей», «королевой маргинального шика», «талантливой чудачкой». Ее несравненные наряды украшали Нью-йоркский институт костюма, Музей костюма в Лувре, Калифорнийский музей моды.
Первый показ осенне-зимней коллекции нынешнего года Дюмон устроила третьего мая в девять вечера в одном из известных клубов Парижа. После демонстрации одежды гостей ждал праздничный ужин и выступление звезд эстрады.
Изобилие аксессуаров, сложнейшие прически, уникальные ткани, созданные специально для Дома Дюмон на швейцарских и французских фабриках, неожиданные фасоны, поражающая воображение цветовая палитра — все это, как обычно, на показах Франсин мгновенно зачаровало публику.
Не оценить по достоинству произведений великого мастера не мог сегодня никто, даже ярые противники всего экстравагантного и чрезмерно экспрессивного.
Гвоздем программы стала Софи Лоринг, которая появилась на подиуме в длинном чернильно-черном платье из бархата и меха, подобно птице феникс, возродившейся из пепла. Настолько величественной, статной и светящейся ее не видели еще никогда.
Филип смотрел на свою Софи как на божество. Ему безумно хотелось плакать — от радости, от восторга, от отчаянной, сдавливающей грудь надежды на прощение.
Едва дождавшись окончания показа, он выскочил из зала и побежал по лабиринтообразному коридору к внутреннему входу в помещения, используемые как гримерные и костюмерные.
— Куда? — бесцеремонно гаркнул детина в форме, когда Вассон взялся за ручку нужной двери.
— Мне надо срочно увидеться с Софи Лоринг, — ответил он, ничуть не смутившись.
— Не положено! — отрезал охранник, оттесняя Вассона могучим плечом и преграждая собой путь.
— Я ведь сказал, мне срочно! — повысил голос Филип.
— А я сказал, не положено, — невозмутимо повторил детина. — Внутрь не разрешено впускать никого. Лишиться работы я не желаю. — И он, демонстративно сложив руки на широченной груди, уставился куда-то поверх головы Вассона.
А действительно, подумал тот, куда я ломлюсь? Какое имею право врываться в костюмерную другого модельера? Надо подождать. Скоро она переоденется и выйдет в зал.
Филип медленно побрел назад. От нетерпения, юношеского трепета в предвкушении встречи с любимой ему становилось то жарко, то холодно, хотелось то прыгать, то куда-то бежать, то танцевать, то замереть на месте.
В демонстрационном зале гости потягивали шампанское и болтали друг с другом. Официантки накрывали столы к ужину, музыканты настраивали инструменты. Ни самой Франсин, ни демонстрировавших ее наряды манекенщиц еще не было.
Вассон бродил среди разодетых людей как потерявшийся малыш. Кто-то приветствовал его, жал ему руку, о чем-то у него спрашивал. А он ничего не слышал и никого не видел, хотя что-то машинально отвечал, кому-то улыбался и кивал.
Ему вновь и вновь представлялся момент встречи с Софи, и по его спине бежали мурашки, а лоб покрывался испариной.
