– Выходит, ошиблась спина, – улыбается парень.
– Кстати, калибр наганов 7,62 миллиметра, что примерно соответствует американскому тридцать второму калибру, а вовсе не сорок пятому. Спина и тут дала маху. А может, речь идет не о револьвере, а о пистолете? Компания Колт Меньюфекчеринг, – демонстрирую я знание материала, – производит и то, и другое. Здесь наверняка переводчик напутал. Должно быть, переводила барышня, для которой наган, кольт, пистолет, револьвер, да хоть гранатомет базука – одна фигня: ужасная штука, из которой стреляют.
После такого умозаключения, осторожно пытаюсь обобщить:
– Оружие – это, конечно, мужская игрушка. Женщинам недоступна его свирепая гармония. – И добавляю, выверяя каждое слово, чтобы немедленно отступить в случае неудачи: – Только сейчас в голову пришло. Наверное, эти самые… нетрадиционной ориентации… Которые как бы женщины… Ну, вы понимаете… В общем, голубые… и к оружию относятся как бабы. Без всякой любви… Верно?
Он быстро взглядывает на меня, со странной ухмылочкой опускает глаза и точно через силу произносит:
– Тут вы ошибаетесь…
Жду продолжения фразы, а сердце замирает, сжавшись в тугой комочек.
– Нет у нас пневматического парабеллума, – вдруг говорит парень, давая понять, что лирика закончилась, и пора ставить точку. Лицо его деревенеет. – Но вы наведывайтесь. Могут и подвезти.
Я задел нечто запретное. Неужто и впрямь хозяин магазинов «Сильвер» – голубой?
Едва выпадаю на неугомонную улочку имени Бонч-Бруевича, начинает накрапывать дождик.
«Так, – обращаюсь к себе, раздувая ноздри и вдыхая тревожный запах воды и влажной томящейся земли, закованной в асфальт, железо и бетон… – Та-ак. Продавец откровенно на захотел продолжать разговор, как только речь зашла о гомосексуалистах. Что весьма красноречиво, господа. Весьма-с. Но это еще не доказательство».
Впрочем… Родная полиция подкидывала мне кое-какие сведения. Пора и мне поделиться знаниями с ней.
– Привет. Это Королек. Можно с тобой поговорить?
– Давай, – соглашается поговорить Пыльный Опер.
– Да вроде у тебя какие-то посетители. Вон, голоса слышно. Я, наверное, помешал… – деликатничаю я.
– Да ладно тебе ломаться, – роняет он благодушно. – Чего надо?
– Тогда выслушай небольшую информашку. Убитый Борис Красноперов был голубым. Это тебе известно?
– Ты продолжай, не отвлекайся, – не отвечая, советует опер.
– Насколько понимаю, его хахалем был владелец оружейного магазина «Сильвер».
– Это который в «Центе»? – спрашивает Пыльный Опер.
– А ты что, любитель оружия?
– Если мент не тащится от хорошего пистолета – он не мент, а ходячее недоразумение. О револьверах вообще умалчиваю – это моя страсть.
Его голос растекается лужицей талого снега.
– Предлагаю основательно покопаться в хозяине «Сильвера», – советую я. – Не удивлюсь, если окажется, что он – заказчик убийства Красноперова. А заодно и Василия Пожарского.
– Погоди, какого Пожарского?.. – приходит в волнение Пыльный Опер. – А-а-а… ты об этом, о модельере?
– Именно. Не исключено (подчеркиваю, не исключено), что он тоже был любовником Красноперова… Смекаешь?
– Тьфу ты, гнусь какая, – мне кажется, я вижу, как опер гадливо кривит губы.
– Признайся, будь в этом треугольнике женщина, ты бы так не плевался. Согласен?
– Уж не хочешь ли ты этих пидарасов оправдать? – хмуро интересуется он. – Королек – адвокат пидарасов. Звучит.
– Я хочу их понять… Итак, что смог, я тебе сообщил. Но условие: если нароете интересное, результаты немедленно сообщите мне. Договорились?
– Так я и знал, – принимается насмешничать Пыльный Опер, – что твой звонок окажется очередной просьбой. Только под другим соусом: как будто ты решил нам помочь. Благодетель выискался. Заруби на носу, приятель: не ты нам – мы тебе помогаем.
Ладно, пускай насмешничает, я не в обиде. Для меня главное – выяснить истину. А каким образом она выяснится, не суть важно.
Засовываю трубку в карман и под усиливающимся дождем рысцой бегу к «копейке», чтобы укрыться под ее надежной крышей, по которой молотят бесконечные капли. Забираюсь внутрь машинки и здесь, окруженный водой, откидываюсь на спинку сиденья и улыбаюсь, закрыв глаза.
* * *
Автор
Константин Москалев сидит за столом в своем скромном, выдержанном в темных тонах кабинете и размышляет. Его лицо неподвижно, карие глаза задумчивы, рука, словно сама собой, выводит на листе бумаги замысловатые вензеля.
Эта привычка у него с детства. Лет с девяти, когда ему вдруг захотелось красиво переплести первые буквы своего имени и фамилии. Потом он с той же старательностью, высунув кончик языка, сплетал инициалы матери (отца у него не было). А еще позже, когда начал влюблялся в девчонок, и так и этак соединял их имена со своим.
Сейчас машинально сплетает «паркером» К и М – буквы, украшающие его печатку. Таких печаток у него десять. Одну носит сам, хотя и презирает побрякушки, но нужно демонстрировать подчиненным, что все они – некое корпоративное братство, семья, в которой он – строгий и справедливый отец. Пятью наградил особо преданных, еще четыре лежат в сейфе. Ему печаток не жалко, дешевка. Он мог бы позволить себе перстни за десятки тысяч баксов, а не за жалкие тысячи «деревянных», но не желает, чтобы кто-то завидовал.
Он с детства обожает романы Александра Дюма-отца, в которых герои изъясняются учтиво, даже при вызове на смертельную дуэль, но никогда не представлял себя отчаянным д’Артаньяном или великодушным Атосом. Его волновал кардинал Ришелье, остролицый, с острой бородкой, в алой мантии и шапочке. Двенадцатилетним мальчишкой перед сном, зарывшись лицом в подушку, он мечтал властвовать, плетя интриги и оставаясь в тени.
На бумаге снова и снова – с завитушками или в жестком стиле хай-тек – появляется вензель из букв К и М, которые на печатке означают Константин Москалев. Но теперь, возможно, их значение иное: Королек и Москалев.
Природа щедро наделила Москалева чувством опасности, и он нутром, по еле заметным признакам, ощущает незримое присутствие чертова сыча с нелепым прозвищем Королек. Как ощущают далекий пожар – не столько по чуть уловимому запаху гари, сколько по внезапно нахлынувшему страху, по беспокойно забившемуся сердцу. Такой необъяснимый страх владеет сейчас Москалевым.
Когда Королек позвонил ему и попросил принять, он сразу, всем своим существом почувствовал: приход сыча не сулит ничего доброго и на четыре дня отложил встречу, немного по-детски ожидая, что как-нибудь рассосется само.
Но четыре дня миновали – и Королек входит в его кабинет.
Москалев накрывает папкой листок с вензелями и неотрывно смотрит на посетителя, угрюмо сузив глаза. «Ишь ты, красавчик. И весь такой солнечный, чистенький: желтая курточка, светло-зеленая футболочка, голубые вытертые джинсы, белые кроссовки. А сам бывший ментяра, легавый, мусор. Жаль, не добили тебя тогда ребята Француза».
