Иногда с ними обедала и Флори Кастеллано. Ри в таких случаях держалась с ней безразлично-вежливо и разговоров про «возрастную диетологию» не заводила. Лишь оставшись с Рэем наедине, изливала душу:
— У, кривляка мерзкая!
— Ты чего? — Хотя после обеда прошло уже добрых полчаса, понятно было, о ком идет речь. Но почему бы не поддразнить ее слегка?!
— Ты что, не видел, она тебе опять глазки делала!
— Да брось ты, не выдумывай.
И впрямь, едва ли Флори можно было упрекнуть, что она делала ему глазки… о нет, это было бы не в ее стиле. Напротив, держалась она деловито, хотя и весьма любезно; непринужденно поддерживала светскую беседу, расхваливала концерты каких-то джазовых гастролеров, посоветовала Ри посетить заповедник цветов на севере Италии — в начале мая там будут цвести дикие ирисы, зрелище красивее трудно себе представить.
Но стоило ей обратиться к Рэю, пусть даже с самой незначащей репликой или вопросом, как в голосе ее появлялся едва ощутимый зазывно-мурлыкающий оттенок. А когда женщина говорит так с мужчиной, то смысл слов уже не важен — основной «посыл» не в них, а в интонации, в том, как она смотрит на него, как кончиком языка облизывает губы и щурит глаза…
Само собой, играть с ней в эти игры Рэй совершенно не собирался. Ему никогда не нравились инфернальные красавицы, при одном взгляде на которых в воображении встают высокие сапоги, черный корсет и хлыст в наманикюренной ручке.
— Но если из двух выбирать, то все-таки она не такая противная, как та — змеища сладенькая! — подытожила Ри.
Под «змеищей» подразумевалась миссис Купер — Лорна. Отобедать в ее обществе Рэй тоже сподобился.
Ри была права: если женщина второй раз за неделю заявляется в резиденцию своего босса именно в часы обеда — едва ли это можно счесть случайностью. Разумеется, Рамсфорд любезно пригласил ее к столу, и, разумеется, Ри потом нервно фыркала и злилась.
По мнению Рэя, до змеищи миссис Купер было далеко — женщина как женщина, не слишком сердечная, но достаточно хорошо воспитанная, чтобы этого не показывать. Похоже, действительно неровно дышит к Рамсфорду и пытается наладить отношения с его дочерью — откуда ей знать, что Ри еще с детства любую интересующуюся ее отцом особу женского пола воспринимает как личного врага!
Они с Ри быстро вернулись к своей старой привычке проводить вечера вместе. Как-то само собой получалось, что после обеда либо она приходила к Рэю в комнату со своим ноутбуком, книжкой или макраме, либо он поднимался к ней в гостиную и устраивался в кресле перед большим телевизором.
Это повелось еще с детства: чего скучать в одиночестве, когда можно поскрести три раза по батарее: «Приходи!» Вдвоем-то веселее! Ри утверждала, что ей даже читать одной не так интересно, как сидя рядом с Рэем. И то верно — кому бы она тогда, оторвавшись от книги, высказывала свое мнение об ее авторе, героях и сюжете.
Как-то, читая, вдруг вскинула голову и спросила удивленно:
— Почему люди считают, что жизнь сложная? На самом деле все просто, а сложности они себе сами придумывают, чтобы оправдаться… что, мол, обманул, потому что жизнь — штука сложная, предал — потому что не все в жизни просто… Да еще со вздохом это можно сказать, вроде как с сочувствием к самому себе, что пришлось ему, бедняжке, сподличать — жизнь, такая нехорошая, заставила!
Рэй хотел возразить, привести какой-то пример, когда обстоятельства вынуждают человека поступать не так, как велит ему совесть, немного подумал… и промолчал. Ведь по большому счету она была права.
Потом он посмотрел, что именно она читала — оказалось, любовный роман со слившимися в пылких объятиях полуодетыми красавицей и красавцем на обложке. Он-то думал, что-то серьезное, философское!
Порой у Рэя возникало странное ощущение, будто все, что случилось с ним за последние шесть лет — Аляска, женитьба, работа в «Т&Т», ссоры с Луизой — было лишь сном, долгим, затянувшимся сном или происходило в какой-то другой, подсмотренной мельком жизни, с другим, лишь похожим на него человеком, а на самом деле они с Ри и не расставались.
Может быть, именно поэтому он почти не вспоминал о Луизе, лишь вечером, ложась спать, говорил самому себе, что завтра надо ей непременно позвонить. И только в воскресенье спохватился, что так и не позвонил.
Вздохнув, вылез из-под одеяла и набрал номер. Долгая череда длинных гудков… Нет дома, что ли? У них сейчас почти семь вечера. Ах да, она же по воскресеньям на фитнес ходит!
«Может, это и к лучшему», — подумал Рэй; оставил сообщение на автоответчике: сказал, что у него все в порядке и продиктовал номер телефона резиденции. Захочет — позвонит сама.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Намерение показать ему Ватикан Ри выполнила лишь через десять дней. Собиралась сделать это в первые же выходные, но помешал проливной дождь, зато в следующую субботу разбудила его в шесть утра:
— Вставай, поехали! Смотри, как хорошо на улице!
Глаза ее светились радостным ожиданием, и как ни хотелось Рэю еще часок поспать, он кивнул:
— Да, конечно, поехали!
День получился сумбурный, но веселый.
Сначала они долго бродили по Ватикану, пока золоченые своды, иконы и статуи не начали путаться у Рэя перед глазами, сливаясь в бесконечный пестрый ряд. Потом зашли в полутемный прохладный кабачок — сквозь толстые стены старого дома почти не было слышно городского шума, и показалось, что они перенеслись в другой мир; было даже немного странно вспоминать, что всего в нескольких метрах от них по-прежнему светит ослепительно яркое солнце и гомонит многоязыкая и многоцветная толпа туристов.
Они сидели, пили вино и закусывали шариками острого твердого сыра вперемежку с большими лиловатыми оливками. Ри рассказывала всякие истории про Рим, перескакивая от средневековья к современности, а затей обратно, к античным временам.
Наконец они вышли и побрели куда глаза глядят — по улицам и лестницам, мимо узорных чугунных решеток и фонтанов; вышли на многолюдную площадь, где выступали уличные артисты — мимы, акробаты и фокусник.
Дважды просмотрели его номер от начала до конца, но так и не поняли, каким образом разрезанный на куски шелковый платок превращается в пару попугаев.
Уже начало смеркаться, но Ри все теребила его, тянула дальше — ей непременно хотелось дойти до фонтана Треви, чтобы Рэй бросил туда монетку: по примете, человек, бросивший монетку в этот фонтан, обязательно снова приедет в Рим.
Домой они вернулись лишь в десятом часу. Первое, что сделал Рэй, добравшись до своей комнаты — это отправился в душ; выкрутил воду посильнее, встал под теплые колкие струйки и даже зажмурился от удовольствия.
Нога ныла — походить сегодня пришлось изрядно, и было приятно ощущать, как теплая вода мало-помалу смывает, снимает боль и усталость. Он прислонился к стене, вытянул ногу так, чтобы струя падала на колено и стекала по щиколотке вниз, глубоко вздохнул и только тут, по какой-то непонятной ассоциации, вдруг вспомнил, что забыл спросить у горничной, не звонил ли ему кто-нибудь.
