— Хлебните стакан перед сном, — сказал он, уходя. — Немножко горчит, но запивать не надо. Будете спать как убитый.
И при этом хитро прищурил глаза. Я запер за ним дверь, тотчас же опорожнил всю бутылку в унитаз и спустил воду. Бутылку швырнул в мусорный ящик и тщательно с мылом помыл руки горячей водой. Полотенце, которым я вытер руки, тоже выбросил в мусор.
Всю ночь я ворочался с боку на бок, засыпал тревожно на час-другой и снова просыпался, преследуемый мыслью, что я что-то должен предпринять. А что конкретно? К утру в моей голове созрел план. Коварный и жестокий. Какой-то не русский, восточный по своей злой мстительности.
Мой звонок застал Пулькина в постели, и я, не раскрывая ему плана, сказал, что если он хочет благополучно выскочить из западни, в которую попал, то должен, не задавая лишних вопросов, отныне подчиниться моей воле и выполнять беспрекословно все, что я велю.
Пулькин, не раздумывая, согласился, назвав меня авансом «спасителем» и «голубчиком». Я охладил его пыл, сказав, что цыплят по осени считают, но тем не менее на девяносто процентов уверен в успехе. Поэтому слушайте мою команду и выполняйте ее по армейскому принципу, благо, оба мы — бывшие офицеры. Приказ командира — закон для подчиненного.
Товарищ Пулькин, конференция кончается завтра, а мы с вами улетим сегодня в Москву.
— Но позвольте… — возразил он, — ведь есть порядок…
— Молчать, — оборвал я его. — Действуйте. Все оформление нашего отъезда и объяснение причин возьмете на себя. Можете сослаться на мое нездоровье. Билеты на вечерний рейс Алма-Ата — Москва должны быть у меня после обеда. Все! Приступайте!
Утреннее заседание совещания начиналось в девять часов. Следовательно, министр выедет из дома в половине девятого, и в этот ранний час Зейнаб еще можно будет застать дома. Я сбегал в буфет на этаже и наспех позавтракал бутылкой кефира, отпивая из горлышка, так как даже в буфете не доверял стаканам. За стойкой пялилась на меня щелками глаз дочь степей в белом халате буфетчицы и, должно быть, удивлялась некультурности высокого гостя из Москвы.
Без четверти девять я набрал домашний номер телефона министра культуры. Трубку, как я и полагал, сняла Зейнаб. Приятным и даже дружественным голосом она осведомилась о моем здоровье, и я поблагодарил ее, сказав, что чувствую себя, как новорожденный, после казахского народного снадобья, которое мне любезно прислал ее супруг. Зейнаб ничем не выдала своего удивления, а, наоборот, еще дружественней и даже кокетливо поздравила меня с выздоровлением.
Я для себя отметил, что она совершенно не в курсе моих отношений с ее мужем, — даже ей он не доверил своих опасений после ночных откровений со мной. Они действовали порознь. Как два матерых хищника, доверяющих только себе. И, возможно, во всей авантюре с Пулькиным министр не был замешан и, конечно, не мог даже предполагать, какой ценой жена выбила из него рекомендательное письмо на киностудию «Мосфильм».
Я спросил Зейнаб, есть ли в доме кто-нибудь еще, кроме нее.
— Никого. А что такое? — насторожилась она.
— Да, видите ли, мне бы хотелось с вами поговорить с глазу на глаз. Надеюсь, наш телефонный разговор никто не подслушивает?
— Я надеюсь, — согласилась она, и в ее голосе промелькнули тревожные нотки. — О чем вы хотите со мной говорить?
— Скоро узнаете, Зоя, — назвал я ее русским именем, каким она представилась мне, когда я приехал в их дом позавчера. — Дело касается вашего благополучия. Семейного. Над вами нависла страшная опасность, и я совершенно случайно об этом узнал.
— Что случилось? Говорите! — на другом конце провода улетучилось кокетство, уступив место неразмышляющему страху. — Я надеюсь, вы мой друг? Вы меня предупредите?
Зоя, я не хочу по телефону сообщать подробности, заботясь исключительно о вашей безопасности.
— Это что, связано с товарищем Пулькиным? — злая ирония прозвучала в ее голосе. — Он вам наболтал?
— Нет, дорогая Зоя, тучи, сгущающиеся над вашей головой, никакого отношения к товарищу Пулькину не имеют. Все значительно сложнее. Могу лишь сказать, что кое-какие люди здесь, в Алма-Ате, собрали против вас неопровержимые улики и попросили меня передать их письменное заявление в Москву. Я ознакомился с этим документом и могу вам определенно сказать, что, если он предстанет пред светлые очи начальства в Москве, ни вам, ни вашему супругу не уйти от серьезной ответственности. — В том, что у нее рыльце в пуху и она замешана во множестве деяний, наказуемых уголовным кодексом, я не сомневался и на этом построил свой план атаки.
— Это письмо… у вас? — после затянувшейся паузы спросила она.
— Да. И поэтому я вам позвонил. Я ваш друг, Зоя. И мне бы хотелось уберечь вас от беды.
— Вы хотите, чтобы я к вам подъехала?
— Как вам угодно. Я всегда буду рад видеть такую очаровательную женщину.
В ее голосе снова зазвучали кокетливые, уверенные нотки:
— Послушайте, дорогой, я и не подозревала, что вы такой джентльмен. Подобные мужчины нынче не часто встречаются. Я к вам еду. Ждите, дорогой.
Только, Зоя, не пользуйтесь автомобилем мужа, а возьмите такси. И еще одна просьба… Я нарочно умолк, испытывая ее.
— Что? — нотки тревоги снова пробились в ее голосе.
— Захватите, Зоечка, письмо, которое вам Пулькин подписал. Я его ликвидирую. Так сказать, услуга за услугу.
— Хорошо. Я еду.
Она вошла ко мне в номер без стука — я оставил дверь приоткрытой, одетая в строгий костюм, без лишней косметики и украшений. Волосы были гладко зачесаны и стянуты тяжелым узлом на затылке. Без единого слова она вынула из сумочки вчетверо сложенный лист бумаги, протянула мне и села в то же кресло, в котором вчера исповедовался мне Пулькин.
Я развернул лист и пробежал глазами. Хитрая бестия! Как все заранее было заготовлено! Рекомендательное письма Пулькина было отпечатано на машинке, и просьба была изложена в сдержанной и в то же время не допускающей отказа форме. Внизу был указан точный титул Пулькина и оставлено место для подписи, которое бедняга заполнил нетвердой рукой. У нее на глазах я медленно разорвал письмо на множество мелких клочков, которые сложил ворохом в стеклянную пепельницу и поджег спичкой. В пепельнице заплясал маленький костер.
— А теперь я жду ответного шага, — деловито сказала Зоя, испытующе и тревожно глядя на меня. — Это письмо у вас?
— У меня.
Я вынул из ящика письменного стола большой казенный конверт и с улыбкой помахал им в воздухе.
— Надеюсь, его постигнет та же участь? — она скосила свои зеленые кошачьи глаза на догоравшие в пепельнице клочки бумаги.
— Возможно. Это зависит от вас.
— Чего еще вам нужно?
— Того же, что вы предложили Пулькину. Вашего божественного тела.
