— Брак.
— Значит, арабские браки так ужасны, что вы сравниваете их с тюрьмой? — Я по-прежнему не могу взять в толк, в чем тут дело. Мне довелось уже частично узнать невеселую историю Мириам, но я не думала, что несчастье в браке здесь правило, а не исключение.
— Они бывают очень плохи, а бывают сносны, — говорит Малика. — Но для нашей бедняжки выбрали, — она бросает на мать обвиняющий взгляд, — отвратительного старика.
— И почему же ты на меня-то таращишься?! — сердится и кричит мать, размахивая руками; кажется, женщины вот-вот вцепятся друг другу в горло. — Проклятье! Разве меня вообще кто-то спрашивал? Разве мое мнение на что-то влияет? Ни на что, совершенно ни на что. — В руке у нее большой нож, которым она режет печеное мясо, и я уже побаиваюсь, что еще мгновение — и она использует нож с другой целью.
— Это, в конце концов, и твоя дочь тоже! Легче всего прятать голову в песок! — взвизгивает Малика. — Если бы я в свое время не переехала к дедушке и не попросила его опеки, меня наверняка ждала бы такая же участь.
Я чувствую, что разворошила муравейник. Зачем было спрашивать? Кто меня дергал за язык? Эх, опять я что-то натворила.
— Но, может быть, все еще уладится? — говорю я, пытаясь смягчить обстановку.
— Что уладится? Да-да, конечно, все будет fine and happy! — Малика орет уже во все горло. — Девушка она умная, ей бы поработать хоть немного по той профессии, на которую она много лет училась. Зачем нам культивировать этот обычай, по которому сразу после защиты магистерской работы выпускницу тащат к шейху и накладывают на нее брачное ярмо?! — Она делает какой-то символический жест. — Может, мы должны радоваться, что нам вообще позволено учиться?
— Похоже, ты угадала. — Задумавшись, мать сверлит взглядом кухонный стол.
— Но Самира хочет чего-то большего, — тихо произносит Мириам.
— И чего же?! — пронзительно визжит Хадиджа. — Да у нее уже крыша поехала от этих книг! Обязанность женщины — выйти замуж и подарить мужу как можно больше детей.
— Заткнись! — дуэтом вопят обе сестрички.
— Нужно угождать и прислуживать мужу — и все это для того, чтобы он развелся с тобой, когда ты станешь старой и некрасивой, да? — невинно спрашивает искренняя до бестактности Малика. — А может, и не разведется — окажется настолько милым и сострадательным, что всего лишь возьмет себе вторую жену, помоложе и поздоровее, которую тебе придется терпеть! Ага?
Я представления не имею, на кого был рассчитан этот удар, но мать вдруг побледнела и снова направила на свою старшенькую испепеляющий взгляд.
— И детей ему рожать — для того чтобы он потом их у тебя забрал? — тихо шепчет более деликатная Мириам, выразительно глядя на Хадиджу, которая после этих слов со слезами на глазах выбегает из кухни.
— Так чего же все-таки хочет моя Самира? — возвращается к изначальной теме мать. — Быть может, кто-нибудь из вас наконец просветит меня? — спрашивает она уже более спокойным тоном.
Сестры переглядываются, словно каждая желает заставить другую произнести какую-то страшную новость. На меня уже никто не обращает внимания — и ладно.
— У нее есть шанс получить стипендию в Канаде и учиться там в аспирантуре, — весьма серьезным тоном, будто объявляя приговор, провозглашает Малика.
— Что?! — Похоже, мать не верит собственным ушам. — И она думает, что сможет одна уехать в Канаду?! Женщина?! Без опекуна?! — Слава богу, нож она уже отложила в сторону и теперь обеими руками упирается в столешницу, недоверчиво качая головой. — Дуры… дуры!.. Все мои дочери — ужасные дуры!!! — кричит она и бьет по столу кулаком.
Ох, кажется, с меня хватит. Сейчас сбегу отсюда, а они пусть хоть поубивают друг друга. Превосходная семейка!..
Но первой оставляет нас мать — уходит из кухни с гордым, поистине королевским видом.
Две заговорщицы, улыбнувшись, дают друг дружке «пять».
— Для этого мы, в конце концов, здесь сегодня и собрались. Мне пришлось взять на работе выходной, но я не жалею. Мы сделали это! — Гордая собой Малика кладет голову на плечо Мириам.
— Блонди, иди отдохни, мы здесь все закончим без тебя. — Мириам все же помнит о моем присутствии. — Всего один день, а у тебя уже столько впечатлений.
И я, едва передвигая ноги, медленно отправляюсь прочь. Чувствую себя такой усталой, словно только что сдала смену в шахте. В голове гудит, кожа на руках горит, ступни и щеки пылают огнем, лицо раскраснелось, будто у деревенской девицы. Единственное, о чем я мечтаю, — это ванна и сон. А этот их ужин… да ну его ко всем чертям, пусть сами едят. Я никуда больше не пойду, даже если меня станут тянуть на аркане.
Торжественный ужин — Эй, Доротка! — будто сквозь туман, доносится до меня голос. — Просыпайся, спать еще не время. Все уже пришли. — Ахмед теребит меня за плечо и, похоже, прекращать не собирается.
— Оставь меня, я безумно устала, — жалобно бормочу я. — И никуда я не пойду. Там наверняка уже столько людей, что моего отсутствия никто и не заметит, — произношу более осмысленно.
— Ты с ума сошла?! — повышает голос Ахмед. — Точно свихнулась! — Он уже кричит. — В нашу честь приготовлен праздничный ужин, а ты не собираешься на него идти?!
— Да я же его и готовила! — отвечаю я тоже на повышенных тонах. Я по-прежнему лежу, опираясь на локоть, и ощущаю нестерпимое жжение на ладонях и щеках.
Я прикасаюсь к собственному лицу — оно горячее, будто печка. В ушах шумит, и я снова падаю на подушки.
— Что с тобой? — уже ласковее спрашивает он и склоняется надо мной. — Что ты с собой сделала? — Все-таки он хоть немного беспокоится обо мне. — Ты что, загорала на этом убийственном солнце?
— Ты шутишь! — разражаюсь я гневом. — Весь день я провела в кухне! Отличный день, не правда ли? — иронизирую я, но он не слышит насмешки.
— Вот и хорошо, что он был отличным, а вечер будет еще лучше. — Тыльной стороной ладони он касается моих щек. — Возможно, это от жары. Прими прохладный душ и спускайся. — Он ничего не желает понимать. — Тебя все ждут. Не разочаровывай нас, кошечка. — Думая, что утешил меня, Ахмед выходит из комнаты.
Я на мгновение закрываю глаза. Не знаю, что со мной происходит, чувствую я себя как-то странно, но отдаю отчет, что спускаться к ужину все равно придется. Заставляю себя встать с кровати и медленно тащусь вниз.
Боже мой! Теперь я понимаю, зачем им такая большая гостиная… и такой огромный стол! Людей — будто муравьев в муравейнике; и все они проталкиваются к еде, а детишки бегают туда-сюда, держа в руках какие-то жирные куски. Мало того что сами они замараны, так еще и на ковры капают, и руки вытирают об эту прекрасную мебельную обивку… Марыся со счастливой улыбкой на замурзанной мордашке пробегает мимо меня.
