Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
Знакомый фотограф из чистого любопытства взялся проявить эту пленку и сделать контрольные отпечатки. Назавтра я получил маленькие фотографии, по нескольку на листе профессиональной фотобумаги.
…Тени времени выступили из тьмы, будто старая зеркалка вытолкнула их, а сама утонула в прошлом…
«Любитель» спас их, а сам погиб.
Это судьба всех, кто пытается остановить время и сохранить его для будущего, – они платят за это своей жизнью.
Прекрасный был фотоаппарат – «Любитель».
На добрую долгую память
Вплоть до последней трети прошлого века в нашей жизни постоянно присутствовали некогда подаренные и навсегда сохранившие память о дарении вещи.
Память эта фиксировалась в дарственных надписях.
В каждом большом универмаге и магазине «Подарки», в тесном фанерно-стеклянном загончике сидел мужчина с часовщиковским окуляром под бровью. Он гравировал бессмысленные слова, из-за которых нередко тот, к кому они были обращены, стеснялся показаться на улице с подарком.
Чаще всего гравировка наносилась на металлический – иногда серебряный – косой параллелепипед с одним как бы загнутым углом, прикрепленный к крышке кожаного портфеля, или к рукоятке самшитовой трости, или к большому бумажнику, фамильярно называемому «лопатник»…
Дарили предметы соответственно статусу одариваемого. Портфели – с карманами, медными замками и ремнями – презентовались, как правило, ученым в связи с защитой диссертации или получением профессорского места. Были они набиты рукописями умных статей, что не мешало там же помещаться бутылке кефира с толстым горлышком под зеленой фольгой и пакетику с двумя бутербродами – естественно, название докторской колбасы вызывало множество шуток по поводу совпадения с ученой степенью портфеленосца.
Бумажник обычно дарили люди близкие, надеявшиеся разделить с тем, кому его преподносили, увеличение достатка. Не без намека преподносили этот предмет родители жены, друзья и партнеры по преферансу, а иногда и сама жена – если были основания ожидать, что бумажник будет толстеть. Надпись, выгравированная на металлическом четырехугольнике, обычно ограничивалась в этом случае монограммой – работа гравера стоила недешево.
А трость… Это был особый подарок, хотя в те времена не так уж редко встречались на улицах люди именно с тростями, а не с ортопедическими палками. Исчезла трость из обихода не хромых граждан примерно тогда же, когда перестали круглогодично носить шляпы – о чем я уже писал – и галоши с октября до апреля. Трость, на которую владелец не опирался по медицинским причинам, долго оставалась в пользовании – исключительно декоративном – театральных, литературных и всяких артистических мужчин, маститых ученых и вообще оригиналов. Иногда трости сопутствовал берет вместо шляпы, да еще и галстук бантиком вместо обычного, лентой, – это была уж крайняя степень экстравагантности.
Такого гражданина – не скажешь же «товарища», хотя и на «господина» как-то не решишься – в детстве я часто встречал у метро «Маяковская», он сворачивал к служебному входу в филармонию. Седые кудри выбивались из-под серого берета, на трость он не только не опирался, но и вообще нес ее подмышкой, вперед костяной рукояткой в виде очаровательной кошачьей головы…
А однажды я открыл на звонок – с категорической надписью «Крутить!» – дверь квартиры на Фучика, где мы тогда жили, и увидел… его! В берете. С тростью, зажатой подмышкой. Он оказался настройщиком, лучшим настройщиком в центре, и пришел привести в порядок теткино фортепиано.
К его трости тоже был прикреплен металлический четырехугольник с гравированной монограммой. Он поставил трость в угол и, на ходу доставая из карманов широкого пиджака ключ для натягивания струн и камертон, прямо прошел в гостиную. Там стоял небольшой, так называемый кабинетный рояль, черный его лак был сильно исцарапан.
В той квартире имелось четыре комнаты, одна из них считалась гостиной, хотя ночью в ней стелили на полу две постели. А еще одна была занята так называемым подселенцем, посторонним человеком, которого определил в семейную квартиру ЖЭК… Еще в квартире была кухня с полностью сгнившим полом, но не было ванны.
В темноте прихожей я сумел разобрать монограмму. Это были сплетенные нерусские буквы LR…
Между тем из большой спальни вышла тетка, со вчера мучившаяся там мигренью.
– Здравствуйте, Федор Степанович, – сказала она, одной рукой придерживая мокрое полотенце на голове, а другую протягивая маэстро.
Федор Степанович, инициалы которого были почему-то LR, поклонился и руку поцеловал.
Позже я заметил, что настройщики всегда выглядят и ведут себя художественней, чем музыканты. А инициалы, в конце концов, могут быть всякие.
Часть вторая
Подрывные вещи
Русский гольф
Лет примерно за пятьдесят-шестьдесят до того, как на наших непоправимо разбитых шоссе стали появляться англоязычные указатели поворота на ближайший гольф-клуб типа Govnischevo Country Golf Club,
и за полвека до того, как пацаны, недавно возившие в жигулевской «восьмерке» бейсбольную биту, начали возить в Bentley Continental мешок клюшек для гольфа,
аристократическая эта игра была известна в СССР.
Вернее, ее название было знакомо определенной категории нашего населения – лопоухим мальчикам, не умевшим драться и после обычных уроков спешившим с большими папками для нот и скрипичным футляром в музыкальную школу – надо было спешить, чтобы миновать обычную жизнь двора как можно быстрее…
Такого, как теперь сказали бы, ботана можно было определить и без папки с тисненым словом Notes. Приметой этих маминых сынков – давно исчезнувшее из обихода определение – были особого покроя брюки, в которые их одевали эти самые мамы, чьими сынками несчастных мальчишек дразнили.
Сверху, от пояса и почти до колена, это были обычные брюки, вполне мужские. А потом они вдруг заканчивались манжетой, вроде как на рукаве рубашки, манжета под коленом застегивалась на пуговицу, так что штанина завершалась как бы пузырем, оставляя неприкрытой икру. В холодное время года, соответственно, возникала необходимость в – страшно даже произнести, потому что могут услышать нормальные мальчишки, – чулках или как минимум в высоких носках…
Так вот, эти брюки с манжетой под коленом, а заодно и носки высотою до колена назывались тогда в нашей своенравной стране гольфами.
Происхождение этой почти униформы будущих ойстрахов – в отдельных случаях бывали отклонения в сторону ботвинников с шахматными досками под мышкой – действительно связано с английской игрой, требующей неколхозных полей и вообще чуждого России пейзажа. Матери будущих виртуозов и гроссмейстеров успели до войны насмотреться довольно широко распространенных в тогдашнем социалистическом быту немецких и латвийских журналов мод. В них обязательно был раздел, так и называвшийся – Golf. На рисунках, натуралистических, с тенями и оттенками, были изображены господа и дамы в слегка укороченных шароварах, заправленных, для удобства перемещения по игровому полю, в носки с цветным рисунком в ромб (как выяснилось недавно, рисунок такой называется argil). Костюм обычно включал трикотажную безрукавку с таким же рисунком и кепку из той же ткани, что и шаровары. В руках эти счастливые люди держали тонкие, неизвестного назначения палки с расплющенными крючками на конце… Golf, неведомый Golf!
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
