С мертвым простишься — словно проглочено навек.
Если ж с живым — будешь грустить без конца!»
Легко сказать… Самое ужасное, что, идя к старику за советом, она искренне хочет поступить так, как он скажет… Только так. А получается наоборот. Похоже, стараясь выпутаться, она совсем увязла…
Понедельник, 17 марта 1958 года, Учан
В среду с Зориным, Котовым и Шуваловым едем на совещание в Шанхай, из кит. товарищей едет Чжоу Цюбо (зам Сян Ли-саня). При восстановлении ж/д моста в Шанхайском порту, разбитого воздушной бомбардировкой Чан Кай-ши (налеты производились с острова Тайвань), возник ряд проблем, которые и предстоит обсудить на совещании, приедут также товарищи из Пекина и Ханчжоу. У Николая Котова родилась дочь (3 кг), назвали Полина, в честь его мамы, жена с дочкой вчера отбыли курьерским в Харбин, а оттуда поедут домой, в Хабаровск. Интересно, что девочка родилась в Международный женский день — 8 Марта, хотя и немного раньше срока.
Сегодня утром состоялось заседание, связанное с нашей поездкой в Шанхай. Вдруг кто-то из кит. товарищей, кажется, Сунь Сю, заметил муху, сидящую на оконной раме. Он тихонько подкрался и хотел прихлопнуть ее газетой, но муха перелетела на стекло. Что тут началось! Все кит. товарищи повскакивали со своих мест и давай загонять ее в пустой угол (видимо, эта процедура у них уже отработана), мы же только диву давались. Хотя муха была довольно сонной и летала вяловато, на нее потратили не меньше четверти часа, и только потом продолжилось заседание. Если так же будет и в Шанхае, боюсь, двух дней нам не хватит.
* * *
Оказывается, мы с Ясиром Арафатом одновременно находились в коме, правда, он потом умер. Полдня я тут смотрю телевизор, не могу удержаться, а надо бы вынести его из палаты. На азиатские страны обрушилось цунами, погибло почти триста тысяч человек. Неужели в наше время нельзя предсказывать такие бедствия? Но самое поразительное в том, что не найдено трупов животных — за несколько часов до катастрофы все они ушли от берега, даже птицы улетели. А люди ничего не чувствуют… По Европе прошли ураганы и наводнения, в Америке селевые оползни и пожары, в России случилась небывало теплая зима, даже в Сибири растаял снег и медведи вылезли из берлог. А Канары, наоборот, замело снегом — черт-те что происходит. Махмуд Аббас ведет себя пока хорошо. Все боялись, что со смертью Ясира арабы-террористы совсем выйдут из под контроля, но пока все спокойно. Даже несмотря на то, что он мечтал быть захороненным в Долине Царей, а Израиль ему отказал. Вернее, его праху. Вчера я попросила доктора Шама об одолжении, наверное, это неудобно… хотя он сам предложил. Дело в том, что среди вещей Макса, вывезенных его родителями из иерусалимской квартиры, не оказалось дневников деда, которые он взял у меня почитать. Вдруг их еще не выкинули? Мало надежды, конечно, но через месяц-другой и того не будет. Телефон квартиры не отвечает — значит, новые жильцы пока не въехали, Миша обещал съездить в Иерусалим и найти хозяина; вполне возможно, что дневники валяются в квартире, еще вариант, что они на работе у Макса. Главное, сама собиралась отнести их на помойку, а теперь вдруг стало жаль. Тем более, Максу нравилось их читать, что-то он находил в них.
Миша весьма серьезно относится к тому, что я пережила в коме, говорит, что подобные случаи описаны в медицинской литературе, и многие факты затем подтверждались. Например, один француз из Реймса обратился за врачебной помощью из-за навязчивых видений, в которых он видел себя пожилым евреем, сожженным в немецком концлагере вместе с семьей. Мало того, он прекрасно помнил, как его звали, где он раньше жил (где-то под Краковом), помнил свой адрес и даже обстановку в доме. Он мог описать каждую деталь — деревья в саду, фамильные часы с гравировкой и т. п. Навязчивые состояния не поддавались лечению, и тогда врач посоветовал ему съездить в Польшу и найти это место. Все совпало — он нашел свой дом, в котором проживала семья его младшего брата, то есть брата из прошлой жизни. Драгоценности, которые накануне ареста еврей замуровал в стене, тоже сохранились. И еще. Один польский раввин, каббалист, сказал ему, что таких случаев немало, хотя обычно люди не помнят прошлую жизнь так четко, как этот француз. Якобы души людей, замученных в концлагерях, в ужасе разлетались в разные стороны и очень быстро возрождались в соседних странах — в Польше, Франции, Австрии, Италии и др. Оказалось, что в Польше есть специальная еврейская организация, которая помогает людям воссоздать свое прошлое, если они уверены, что были евреями. А я ни в чем не уверена и не знаю, куда мне ехать, чтобы отыскать знакомые места. Мои воспоминания годятся разве что для дамского романа, может быть, и в самом деле когда-нибудь напишу… Рабби Ицхак из Цфата говорил, что я кого-то любила и потеряла (надо будет расспросить его поподробнее), похоже на правду, я помню это чувство. Лето, я бегу по сосновому лесу, даже запах помню — запах хвои и гари. Мне тяжело дышать, я спешу, чтобы увидеть какого-то мужчину, вроде бы он вот-вот уезжает, а я его люблю… но образ ускользает от меня — высокий, чуть полноватый мужчина, в светлом костюме, или это какая-то военная форма? В моих видениях он всегда со спины. То сидит с удочкой на берегу, а я наблюдаю издалека, то мы вместе стоим на большом причале, ночью. Вода так странно блестит, так вязко плещется, как будто покрыта нефтью. Он обнимает меня, я вижу его глаза близко-близко, но только глаза… Очень может быть, что у меня от него был ребенок, хотя я не помню себя беременной. Помню маленькое тельце, все перепачканное кровью, оно страшно кричит, я обтираю его большой белой тряпкой, потом закутываю в какое-то одеяло, все это происходит в маленькой комнате с зелеными стенами. Потом мы идем по длинному, тускло освещенному коридору, похоже на общежитие. Он идет впереди и несет ребенка, я за ним, мне тяжело идти, я опираюсь на какую-то полную женщину. На мне красное платье, все в больших темных пятнах (видимо, кровь). Что произошло с этим ребенком, непонятно, мне кажется — он не выжил. Но лучше продолжу свое прошлое жизнеописание по порядку. Мои детские воспоминания заканчиваются на том, как пожилая женщина увезла меня на пароходе в город, со всех сторон окруженный горами. Его улочки круто спускались к реке, извилисто огибая холмы, а дома теснились на более-менее пологих склонах. Впечатления о городе носят отрывочный и неясный характер, и я уже об этом писала. Дальше. Я — взрослая девушка в огромном портовом городе на берегу моря или океана. Я очень хорошо его помню, надо посмотреть фотографии азиатских портов. Эта часть воспоминаний самая «неприличная». Количество мужчин, с которыми я там встречалась, и изощренные любовные отношения скорее всего свидетельствуют о древней профессии (как это ни прискорбно). Я не была дешевой портовой шлюхой — те стояли вдоль улиц, одетые безвкусно и вызывающе. Их боевая раскраска и вульгарные манеры привлекали небогатых клиентов. В холода трусы и бюстгальтер надевались прямо поверх спортивного костюма, а кружевная комбинация — на шубу или облезлый тулуп. Я, видимо, была из дорогих, работала в шикарном борделе. Комнаты там были обтянуты шелком, на полу мягкие циновки и шкуры. Помню, что у входа меня встречала пожилая улыбчивая горбунья в кимоно, с высокой блестящей прической, напоминающей черную раковину. Я лежу в теплой воде, на поверхности плавают лепестки разных цветов. После ванны две девушки, почти голые, делают мне массаж, легонько втирают в кожу ароматные масла. Иногда массаж делает красивый молодой мужчина, это еще приятнее… Царит полумрак, хотя вокруг расставлено-развешано множество цветных светильников. Кажется, я получала от встреч со своими клиентами не меньше удовольствия, чем они, не помню некрасивых или старых. Короче говоря, нравилось мне это дело. Зарабатывала я, очевидно, неплохо, потому что жила в чудесном доме (вряд ли, конечно, он был моей собственностью). Этот дом я любила и вижу очень явственно. Двухэтажный, снаружи отделан серой галькой, утопленной в цементе. Резные красные двери, за ними вторые, с мелкой сеткой. Вокруг дома — веранда, на которой стояли плетеная мебель и кадки с цветами. В маленьком садике росли экзотические деревья, названий которых я не знаю, а веранда была увита бело-красными розами. Помню свою спальню, там был огромный шкаф из светлого дерева и такая же кровать с резной спинкой. Резьба изображала сидящих на ветках и летающих птиц. Стены тоже были темные, кажется, синие, и такие же плотные шторы на окнах. А в углу стояла костяная фигурка какого-то восточного божества (не меньше метра высотой), изображавшая пузатого мужчину с разинутым в хохоте огромным ртом.
