Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46
Больше он уже ничего не помнил, потому что вся кровь опять стремительно покинула организм.
Эммануил помогал Тэзе распространять часть её билетов, чинил ей телевизор, приносил первую клубнику, которую покупал на рынке по астрономическим ценам, оставляя у торговок почти всю свою мизерную зарплату ночного сторожа (больше его никуда не брали).
Он посещал премьеры во всех театрах, ходил на все концерты и презентации — его всюду пускали без билетов, без приглашений — это был свой городской юродивый, которого любили и жалели.
По субботам он посещал синагогу, молиться не умел, но вместе с молящимися раскачивался и завывал в унисон. Один из раввинов подарил ему тору на русском языке, которую он постоянно перечитывал и всегда носил в боковом кармане пиджака. На вопрос «зачем?» повторял слова раввина:
— Тора — карманная родина еврея.
Каждый вечер он провожал семьи, уезжающие в Израиль, помогал грузить вещи в машину, ехал на вокзал или в аэропорт, носил чемоданы, прощался, обнимал, желал удачи. На вопрос «Почему сам не едешь?» убеждённо отвечал:
— Нельзя бежать отсюда всем, нельзя!.. Здесь скопилось много зла и ненависти, поэтому Бог не любит эту землю — вот она и болеет. А вместе с ней болеем и мы. Именно здесь полыхнёт большая беда и догонит нас, куда бы мы ни уехали. Кто-то должен остаться и гасить этот пожар, пока он не распространился по всему миру.
— Как же ты, Чайник, собираешься бороться? — насмешливо спрашивали у него. — Как?
— Я открою свою звезду и покажу её людям — они станут добрей и беда отступит.
Осенью он ходил по улицам с канистрой воды и заливал урны, в которых жгли жёлтые упавшие листья.
— Это же крематории! Ведь листья — дети деревьев!.. Их нельзя сжигать!.. Им же больно!..
Он плохо спал. Один и тот же сон мучил его еженощно: Тэза в ночной рубашке пробирается сквозь лес из одних кактусов. Они огромные, колючие, безжалостные. Он бросается в эту чащу, чтобы её предупредить, защитить, прикрыть собою, но они не подпускают его к ней, выдвигают иголки и рвут его тело до крови. Он просыпался от собственного крика, хватался за голову и начинался приступ.
Самый тяжкий приступ случился с ним в квартире у Тэзы, когда он пришёл поздравить её с Новым годом. Он упал, качался по полу и стонал:
— Кипит!.. Всё кипит!.. Разбейте мне череп, выпустите пар!..
Тэза бросилась к телефону вызывать скорую помощь, но он ухватил её за руку и простонал:
— Не надо… Не волнуйтесь, я не умру… Даю честное слово… — Когда ему полегчало, пояснил. — Зимой нельзя умирать—умирать надо летом, когда земля не промёрзшая, копать легче. Я постараюсь умереть в августе, когда и цветы дешевле. — Увидев, что Тэза хочет что-то возразить, опередил её. — Поверьте, я не боюсь смерти, я все годы живу в ожидании её. Ведь наша земная жизнь — это только предисловие к вечной жизни. Я уйду первым и буду вас там ждать. Нет, нет, живите долго, но, когда придёт время, не бойтесь: я вас там встречу с букетом белых лилий — я знаю, вы их любите.
Ему исполнилось семьдесят. «Как ты дожил до этих лет?» спросили его. Он ответил:
— Потому что не задавал Богу вопросов. Есть люди, которые постоянно вопрошают: «Почему ты меня забыл, Господи?.. Почему не помогаешь?»… Вот Бог и забирает их на небо, чтобы ответить. А я ни о чём не спрашиваю, не напоминаю о себе… Я его оставил в покое, а он — меня.
Переехав в Израиль, Марина с дочкой Анютой и баба Маня с Лёвой поселились в одной квартире. Туда же Марина привезла и Стёпу. Она сперва опасалась, что бабушка не воспримет «гоя», но к её приятному удивлению, Стёпа понравился Мане:
— Конечно, на первый взгляд, выглядит жлобоватым, но если присмотреться, мужчина очень симпатичный. Что это за имя — Степарон?.. Он еврей?
— Он — украинец.
— Ничего, ничего!.. Среди них тоже попадаются приличные люди.
Расписываться в Одессе Стёпа отказался — он хотел, чтобы всё было «по израильскому закону», то есть, под хупой, с раввином… Но свадьба застопорилась: в Израиле необрезанных женихов не женили. Напрасно предусмотрительный Стёпа предъявлял специально привезенную фотографию Сениного члена, заверенную нотариусом, что это его личный орган — её не принимали. И тогда Стёпа решился, но поставил условие, чтобы «корнали под наркозом». Ему пообещали.
В один из ближайших дней собрали всех мужчин, которые решились на обрезание. Желающих было много, набился целый автобус. Их повезли в больницу к урологам. Ехали с энтузиазмом, как колхозники в фильмах Пырьева: смеялись, размахивали руками, пели: «Едем мы, друзья, в дальние края, будем мы обрезаны и ты, и я»… Возвращались вечером, уже без песен, тихо, руками никто не размахивал — каждый держался за ампутированную плоть. Обрезали всех, поэтому в автобусе стало больше места.
Стёпе, как и остальным, собирались делать под местным наркозом, но, увидев размеры операционного поля, дали общий. Месяца два после операции, несмотря на июльскую жару, он носил кальсоны, утверждая, что «после ампутации» мёрзнет.
Лёва сразу обрадовался Стёпе.
— Наконец, мне будет с кем выпить!
Лёва перевалил уже за восемьдесят, он называл себя «дезертир с кладбища», но был ещё бодр, весел и с удовольствием пропускал рюмочку за ужином.
Стёпа умел готовить и любил возиться на кухне. В особый восторг Маню привело то, как Стёпа сам замесил тесто, испёк в духовке мацу, смешал её с яйцами и приготовил что-то вроде бабки, очень вкусное.
— Мариночка, ты не права: он — еврей, но только он об этом не знает!.. Какое счастье, что ему сделали обрезание!
— Мне, напгимер, безгазлично. Почему ты так этому радуешься?
— У нас в Одессе говорили: во-первых, это красиво!..
B Израиле фонтан Лёвиной предприимчивости забил с новой интенсивностью. Присматриваясь к быту и нравам, он отметил, что большинство эмигранток из бывшего СССР, особенно, пожилые, привезли с собой любимые шубы, каракулевые, котиковые, нутриевые… Там, на бывшей родине, эти шубы являлись признаком благополучия, с ними трудно было расстаться, и их владелицы правдами и неправдами вывезли их в Израиль, в страну, где девять месяцев жарит ближневосточное лето, а оставшиеся три месяца — прохлаждает российское лето, именуемое здесь суровой зимой. Надевать шубу в Израиле — всё равно, что надевать на себя переносную сауну. Владелицы шуб с приходом октября проветривали их на балконах или за окнами, в надежде дождаться хоть малюсенького морозца и хотя бы несколько минут успеть продефилировать в мехах. Но мороза не было, шли тёплые дожди, и шубы продолжали печально висеть на балконах, превратившись в символы израильской зимы. Вот тут-то Лёву и озарило: если дать этим дамам возможность покрасоваться в своих меховых туалетах, они же никаких денег не пожалеют!
И он придумал: надо снять в аренду ангар или большой склад, поставить там много самых мощных кондиционеров, создать холод, пустить сверху искусственный снег, вдоль стен нагромоздить ледяные торосы, запустить ветродуи и записать на магнитофон завывания метели — всё это станет идеальным местом для прогуливания шуб. Идея была потрясающей, бизнес беспроигрышным, но где, где достать денег для воплощения этого замысла?!. Банк в кредите отказал. У семьи не было таких средств. Правда, Лёва попытался предложить Стёпе войти в долю, но Маня, подслушав, пригрозила, что если он ещё раз заикнётся об этом, она ему устроит вечную зиму дома. И тогда Лёва решил искать богатого партнёра. И нашёл.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46
