– Доберусь сам. – Он вышел и захлопнул дверцу.
Андреа опустила стекло.
– Эй. Я все-таки не ошиблась – вы хороший парень.
Малкольм Кёнвуд мало походил на вора – в сером костюме, с незаметным галстуком и с черным портфелем в руке, он скорее смахивал на клерка, которым, собственно, и был.
Самым трудным для него было принять решение. Дальше он делал то, что делал всю свою жизнь: исполнял намеченную программу, переходя от пункта А к пункту Б, от Б к В и так далее. Свернуть копию. Положить ее в портфель. Положить туда же завернутые в полотенце инструменты и клей. Ключи. Фонарик. Резиновые перчатки.
Он посмотрел на часы. Половина девятого.
Пора.
В последний момент Андреа все-таки позвонила и сказала, что возьмет на себя Брайана Дорретти и отвлечет Констанс Эллингтон. Патрик Риордан, как обычно, уехал на уикенд. В особняке оставался один Уильямс, но справиться с ним не составляло труда. Нет, Малкольм Кёнвуд вовсе не собирался применять насилие. Он планировал обойтись мирными средствами. Но, на всякий случай взял с собой пистолет.
Без пистолета в любом случае было не обойтись. Как и без Андреа Уолшэм. Она нашла покупателя, и в ее сумочке уже лежали два билета на рейс в Брюссель, куда они должны были вылететь в субботу. После Брюсселя, где им предстояло избавиться от картины и получить деньги, пути Малкольма и Андреа расходились. Она намеревалась вернуться в Эдинбург и продолжать играть роль образцовой дочери. Он возвращаться к прежней жизни не хотел и не мог. В отличие от сообщницы Малкольм, совершая один шаг, принимая всего одно решение, предопределял для себя все, менял всю свою жизнь, покидал прежнюю, привычную колею раз и навсегда.
Малкольм Кёнвуд в последний раз обошел квартиру, в которой прожил более пятнадцати лет, и выключил свет. Уже поворачивая ключ в замке, он услышал, как зазвонил телефон.
Он думал, что она не такая, как все. Он думал, что заслужит ее внимание, добьется ее уважения и, может быть, будет вознагражден любовью, проявив себя в этом деле надежным и внимательным напарником, умелым профессионалом, человеком на которого можно положиться. А оказалось, что она хотела того же, что и все остальные – запрыгнуть к нему в постель. Как можно было так ошибаться в человеке!
Или же он сам виноват во всем? Разве за все эти годы он не создал себе определенный имидж? Имидж легкомысленного плейбоя, жиголо. Разве Маккормик и Паркер не использовали его репутацию, поручая те дела, где главные проблемы решались не за письменным столом, не в трудных переговорах, не за счет долгого и кропотливого изучения документов и поиска компромиссов, а в ресторане, за бутылкой бренди или в постели? Имеет ли он право винить Констанс в отступлении от неких правил, которые никогда не сдерживали его самого? Разве даже здесь, в Эдинбурге, он не искал привычных утех, встречаясь то с Присциллой, то с Самантой? Разве Констанс виновата в том, что придуманный им образ не совпал с реальной, живой женщиной?
Переступив порог, Брайан словно наткнулся на ее тяжелый взгляд.
– Где ты была?
– Где был ты?
– Я все объясню.
– Мне не нужны объяснения. – Констанс поднялась с кресла, в котором просидела последний час. – Тебе звонил Джастин Бродерик.
– К черту Джастина Бродерика. Что ему было нужно?
– Наверное, хотел узнать, удалось ли тебе договориться с Андреа, – бесстрастным, сухим, как осенний лист, голосом ответила она. – Тебе же это поручили.
Брайан взял ее за руку, но Констанс отшатнулась от него, как от прокаженного.
– Не прикасайся ко мне.
– Давай поговорим.
– Нет.
– Тогда хотя бы выслушай меня.
Она опустила голову.
– Ладно. У тебя есть пять минут.
– Я на столько и не рассчитывал, – попытался пошутить он.
Путь к примирению нелегок, и найти его можно только вдвоем.
Выслушав Брайана, Констанс смягчилась настолько, что предложила перейти на кухню, где они перекусили завалявшимся в холодильнике кусочком сыра и выпили по чашке кофе.
– Я не могу пока сказать тебе, где была сегодня и куда ходила раньше, но, поверь, это совсем не то, что ты думаешь. – Она тяжело вздохнула. – Если бы Маккормик и Паркер не определили меня тебе в напарники…
– Хочешь сказать, это они во всем виноваты?
– Нет. Во всем виновата я. Я могла бы отказаться, но…
– Что?
– Мне так хотелось, чтобы ты увидел во мне женщину, а не просто коллегу. Мне так хотелось…
Брайан покачал головой.
– Дело не в тебе. Все это затеял я. Констанс вскинула голову.
– Как это?
– Очень просто. Я попросил Маккормика, чтобы моим напарником была ты.
Она долго смотрела на него, не находя сил задать самый важный вопрос, а когда наконец задала, то сил хватило только на шепот:
– Зачем?
В глазах Брайана было столько боли, что Констанс мысленно отрубила себе палец за несдержанность.
– Прежде всего, потому, что доверял тебе. Ну и… В общем, я хотел доказать, что стал другим, не таким легкомысленным и неблагодарным, каким был три года назад. Хорошим юристом. Человеком, к которому ты могла бы относиться с уважением.
– Но я и так всегда уважала тебя, – прошептала Констанс. – Уважала за то, что ты никогда не сдаешься, не лебезишь, не подстраиваешься под других. Ты был для меня примером и идеалом.
– Тебе отлично удавалось скрывать все это, – сердито проворчал Брайан.
– Знаю, – едва слышно пробормотала Констанс. – Я боялась, что ты оттолкнешь меня, посмеешься надо мной. Все женщины, которых я знала, были без ума от тебя. У меня же не было ничего, что могло бы привлечь тебя. – Быстрый взгляд из-под ресниц – лицо Брайана уже не казалось вырубленным из камня, и это придало Констанс смелости. – Я думала, что здесь, в Эдинбурге, смогу побороть робость, перестану прятать от тебя свои чувства.
– Господи! О чем ты говоришь! Это я – слышишь? – я всегда боялся подойти к тебе, потому, что ты считала меня повесой, ловеласом, пустозвоном! В твоём присутствии у меня пересыхало во рту и язык приклеивался к нёбу. Я так робел, что не мог подойти к тебе на вечеринках.
– Ты никогда даже не смотрел в мою сторону! Я была единственной, кому…
– Потому, что ты мне нравилась!
– Повтори.
– Ты мне нравилась. Помнишь ту ночь после Солсбери? Мне так хотелось поцеловать тебя, но я думал, что только получу по физиономии, и лез из кожи вон, разыгрывая из себя хорошего парня.
Разговор грозил затянуться до утра, а они так и ходили вокруг да около, трусливо избегая приближаться к главному вопросу. Констанс это надоело, и она поднялась. Брайан тоже встал. Вид у него был, как у человека, ожидающего, какой диагноз поставит врач.
