— Вот именно, — печально сказала Сычиха, — этот путь был тупиковым, и тогда я решила разыскать принимавшую у меня роды повитуху, но она, как мне удалось узнать, давно уже умерла — старуха и так была в преклонных годах, когда я знала ее. Так что след моего Ванечки потерялся, и долгое время я полагала — окончательно. Но вот он сам нашел меня! И я возблагодарила Господа и поклялась, что стану верной его послушницей и навсегда останусь в монастыре. Я приняла новое имя и поселилась здесь, но сначала помогла сыну обрести свое настоящее имя и то положение, которого он заслуживает по рождению своему. И вам, как бы вы не сопротивлялись этой мысли, придется привыкнуть к тому, что он займет подобающее место в семье.
— Я бы не стала возражать, обретя нового родственника, которого считали пропавшим, и который был так Дорог Ивану Ивановичу, — попыталась объяснить Сычихе Анна. — Я лишь хочу быть уверенной в том, что этот молодой человек не обманул вас. Вот и батюшка мой в том сомневался, даже расследование затеял…
— Покайся в своем грехе, дочь моя, — глухо промолвила Сычиха, — ибо не веруешь ты в промысел Божий и не приемлешь дар Его. Уходи, Анастасия Петровна, не гневи Господа и смири гордыню свою. И Петру Михайловичу мои слова передай.
— Нет больше батюшки, — прошептала Анна, понимая, что Сычиха еще не знает о случившемся. — Погиб он от руки Марии Алексеевны, а она потом имение подожгла — ничего не осталось. Вот и Лиза едва выжила и болеет теперь.
— Говоришь, искал князь Долгорукий доказательств обмана? — усмехнулась Сычиха, и глаза ее было совсем неправедно блеснули, но она тут же взяла себя в руки и промолвила с кротостью, но торжествующе: — Значит, Господь охранил моего Ванечку от несправедливых наветов, в который раз уберег!
— Не Господь! — вознегодовала Анна. — Княгиня помогла ему! Опомнитесь, Екатерина Сергеевна! Вам не радость — горе материнское глаза застило! Вы и видите, и слышите только то, что оно ждет, сердце ваше! А кругом все — обман и злодейство!
— Уходи подобру-поздорову, — тихо сказала Сычиха после паузы, с трудом поднимаясь со своего места. — И больше меня не тревожь.
— Но… — хотела договорить Анна.
— Прощайте, Анастасия Петровна, — чуть не в пол поклонилась ей Сычиха. — И забудьте меня, как забыли вы свою собственную судьбу. И про то, как пришлось вам жить у чужих людей, не зная родных отца и матери, и как терзали и томили вас те, кто попрекал вас происхождением и наказывал несвободой. Что еще сказать мне той, кто своего прошлого не помнит, и чего уж тут желать, чтобы вы, баронесса, о членах семьи, ставшей вам родной, пеклись. Уходи и не мучай меня, нет больше Сычихи, и Екатерины Сергеевны Белозеровой нет. Есть сестра Феодосия, которая перед Господом за грехи и свои, и чужие помолится и прощения испросит для всех.
— Слепота — не грех, а несчастие, — ответила ей Анна. — Не грех и наивная вера ваша в то, что спустя столько лет обрели вы родное дитя. И дай Бог, чтобы так оно и было. Ну а что, если откроется однажды, что все ваши муки и радости — зря?
— Ничего не бывает напрасным, — уходя, произнесла Сычиха. — И даже если обогрело сердце мое чужого, то и тогда будет пребывать душа моя в радости — не остался младенец без матери.
«Ох, чует мое сердце, что не верит она в то, что сама говорит, — подумала Анна, закрывая дверь комнаты для посещений. — Просто не может смириться с утраченным и ищет любого подтверждения его присутствия, и принимает его, даже если оно ложное. Нет, это не ты, Сычиха, должна грех за меня замаливать, это мне надо душу твою спасти, чтобы не растравил ее обман и не позволил свершиться злу. И если ты не смогла найти следы своего сына, то отцу моему это удалось, и я пройду по его стопам и выясню, что же такое узнал тот сыщик из Петербурга…»
* * *
Для адвоката Саввинова с его давними связями в полиции не стоило особого труда узнать имя человека, которого нанял князь Долгорукий для установления подлинной личности «барона Корфа». И, хотя ему самому была неприятна эта история с «наследником», его первое время удивляла та настойчивость и бескомпромиссность, с которой Анастасия Петровна не хотела верить очевидному.
Конечно, адвокат и сам испытал известную долю неловкости, когда Екатерина Сергеевна Белозерова, ушедшая в монастырь под именем сестры Феодосии, явилась к нему с прежде незнакомым поверенному молодым человеком и, представив того своим сыном, попросила оказать всемерное содействие, дабы юноша получил не только все надлежащие о том документы, но и права на наследство семьи Корфов. Адвокат даже предложил было удостовериться в правдивости сообщенных молодым человеком сведений, но после того, как тот подал ему письмо, написанное его приемной матерью, Викентий Арсеньевич вынужден был отступить.
Точно такие же письма лежали в его сейфе. После похорон старого барона Корфа адвокат вскрыл оставленный ему когда-то на хранение конверт, на котором Иван Иванович собственноручно написал «Прочитать после моей смерти», и обнаружил в нем десять писем от неизвестной дамы, которая ежегодно (судя по описываемым событиям и указаниям на различные внешние обстоятельства) извещала барона о состоянии здоровья его мальчика. Дама эта явно была замужем, и супруг ее вел все дела с бароном по воспитанию ребенка, взятого по его просьбе на их попечение. В письмах адвокат нашел и подробный отчет о суммах, потраченных на лечение и образование мальчика, и однажды с извинениями — просьбу увеличить годовое пособие, ввиду неурожая, который вынудил семейство использовать присылаемые бароном деньги не по назначению, и, судя по следующему посланию, просьба эта была бароном в полной мере удовлетворена.
Однако все финансовые сообщения являлись приписками к основному тексту, содержание которого сводилось к подробному описанию жизни ребенка — его первые шаги, первые слова, детские болезни и привычки. Женщина, писавшая все эти письма, своих детей, видимо, не имела, и отданный ей на воспитание мальчик представлял для нее смысл всей жизни. И в каждом сообщении, адвокат нашел на то прямые указания, она выражала подлинную печаль, что когда-нибудь (а если точнее — по достижении шестнадцати лет) Ванечка, так звали ребенка, должен будет вернуться к отцу и занять подобающее ему место в его семье и в обществе.
Нельзя сказать, что чтение этих писем оставило адвоката безучастным, и в свое время он даже предпринял попытку найти тех, кто их писал. Но в документах барона не сохранилось никаких сведений о людях, которым он поручил столь ответственную миссию. По-видимому, все расчеты велись лично самим бароном Корфом, желавшим сохранить факт существования у него внебрачного ребенка в тайне, о чем свидетельствовали и сами письма, тоже, скорее всего, доставлявшиеся из рук в руки. Все они не имели конвертов, и подписи под ними были зашифрованы: после обычных нижайших почтении и пожеланий всемерных благ и полного здоровья — только буквы вензелями «Б.Е.» под мужской частью письма и «Р.Г.» — под женской.
Какое-то время адвокат надеялся, что, оставшись без средств, обычно выделяемых им бароном, эти люди дадут о себе знать, но никто от них так и не появился. И Викентий Арсеньевич решил, что все это угодно Небу, и с тех пор он был верным хранителем секрета своего друга. Но случилось непредвиденное: однажды к нему, как и много лет назад, приехала свояченица Ивана Ивановича и представила их общего с бароном сына. Что еще оставалось делать, кроме как принять участие в его судьбе?
