Мистер Пист поспешил к нам; в свете факелов и наступающей тьме он походил скорее на паука, чем на краба. Очень любезно с его стороны, подумал я, не обращать внимания на мой вид: я выглядел так, будто кто-то секунду назад отвесил мне пощечину. Очень по-товарищески.
– Найдите мне что-нибудь, – задушевно произнес Мэтселл.
– Да, сэр? Что мне найти?
– Что угодно. Это тела. Просто куски трупов. Абсолютно бесполезные, пустая трата моего времени. Их невозможно опознать. Пища для ближайшего кладбища бродяг. Найдите мне медальон, ручку лопаты, обрывок газеты, ржавый гвоздь, пуговицу. Лучше всего пуговицу. Хоть что-нибудь.
Пист крутанулся и исчез.
– Уайлд, – медленно сказал Мэтселл, – расскажите, как вы собираетесь разбираться с этой проблемой. Поскольку с этой минуты разбираться с ней будете вы.
Он перестал тереть лицо рукой и встретил мой взгляд с яростной сосредоточенностью адмирала, планирующего смертельно опасную атаку. За всю жизнь я ни разу не удостоился такого взгляда. Так смотрят на человека, которому поручена миссия. Я затаил дыхание, а он продолжал:
– Я еще не изучил вас от корки до корки. Думаю, вы меня удивите. Так что начинайте удивлять меня прямо сейчас.
Это звучало как вызов. И, конечно, я его принял.
– Встреча демократов уже закончилась? – спросил я.
– Около часа назад.
– Тогда я, с вашего разрешения, введу в курс дела капитана Уайлда. И допрошу вместе с ним мадам Марш. Мне нужно лучше прочувствовать эту область, и я не хочу вслепую идти в ее бордель.
– Мудрая предосторожность, – произнес Мэтселл и потер лицо, сминая складки кожи. – Да, всенепременно найдите брата и передайте ему, что я хочу видеть его в своем кабинете в шесть утра. Эту ситуацию следует ревностно хранить в тайне и рассматривать ее как чрезвычайное происшествие. Причины подобных массовых убийств детей находятся за гранью моего понимания, но Богом клянусь, мы найдем этого человека и повесим его на заре во дворе Гробниц. Отправляйтесь поскорее. И не заходите к Шелковой Марш без капитана Уайлда.
– Почему, сэр?
У меня в груди закрутился узелок сомнения.
– Потому, – улыбнулся шеф, принимая протянутый ему факел, – что ваш брат – единственный мужчина, который спит с ней и при этом умудряется сохранять трезвую голову.
Цель дает человеку опору, укрепляет его. Я почувствовал себя лучше, когда вылез на юге из многострадального наемного экипажа, вновь укомплектованного и ведомого его владельцем. Мой брат был именно там, где и обещал быть в эту летнюю ночь, когда звезды закрывала надвигающаяся гроза. Валентайн принимал гостей в дальней части «Крови свободы», за переполненными кабинками, скамьями и десятками невероятно грязных американских флагов. Он развалился на диване – под полурасстегнутой рубашкой виднелась угловатая грудь – и потягивал какой-то яд, а на коленях у него лежал кто-то незнакомый.
Типичная картинка. Однако, признаюсь, меня потряс пол незнакомца.
– Тим! – воскликнул Вал. – Джимми, это Тим. Мой брат. Глядя на него, и не скажешь, но он острый, как вертел.
Темноволосый, изящно сложенный парень с привлекательными синими глазами взглянул на меня с колен моего брата и заметил с произношением образованного лондонца:
– Конечно, он твой брат. Смотри, какой прелестный. Здравствуй, Тим!
В ответ мне удалось выдавать только одну, допускаю, не слишком удачную фразу: «Случилось кое-что ужасное».
Вал практически сверкал жидким блеском морфина с послепартийного сборища. Секунды текли в его взгляде, как кровь из раны. Потом до него внезапно дошло.
– Вставай и иди, симпатичный солдатик, – объявил он, и незнакомый парень по имени Джимми быстро исчез, оставив позади пьяного и накачанного наркотиком капитана полиции и его донельзя вымотанного младшего брата.
Нам обоим не хватало ключевой информации.
– Господи, – тупо сказал я, упав в ротанговый стул рядом с Валом.
Мы расположились под очень приличным чучелом американского орла, завернутого в красную и синюю ткань, к шелушащимся когтям приклеены стрелы.
– Не могу поверить. Ты добавил к своему перечню содомию.
– К какому перечню?
«Наркотики, алкоголь, взятки, насилие, шлюхи, азартные игры, воровство, вымогательство», – мысленно отмечал я, пока не махнул рукой на бессмысленное занятие.
Вал приложил руку ко рту и что-то весело крикнул приятелю в другом конце зала, потом запоздало осознал мои слова и с искренним недоумением повернулся ко мне:
– Секундочку. Какое отношение, юный Тим, я имею к содомии?
– Мне и самому интересно. В свете того парнишки, что сейчас ушел.
Валентайн пренебрежительно усмехнулся, его лицо оживилось в глумливом отрицании. Эта гримаса держалась, даже когда он наполнял нам два здоровых стакана из кувшина. На меня пахнуло солодкой и горьким огнем крепкого спиртного, и мне ужасно захотелось глотнуть из стакана.
– Покемарь, братец Уайлд. Кроткий Джим – мой приятель.
– Ага, вижу.
– Господи, Тимоти, послушай меня минутку, и я объясню тебе основные принципы. Касательно содомии, раз уж ты так увлечен этой темой.
– Я предпочел бы отказаться. Но похоже, тебе придется.
Сейчас, похоже, позабыв мои первые слова – честно говоря, я и сам о них не вспоминал, – Вал оперся о стул и наклонился, чтобы донести до меня стакан и не пролить его содержимое. Я глотнул. Просто замечательно. Спиртное обожгло мне горло, как грешная версия Святого Духа.
– Предположим, – начал мой брат, – ты сторонишься дам, всех и всяких, днем и ночью, а вместо них ищешь парня, с которым привык подниматься в кровать по черной лестнице. Тогда ты молли. Я прав?
Я молча кивнул. Аргумент был неприступным.
– Теперь предположим, что ты дружишь с молли – симпатичным молодым демократом; кстати, он живет здесь – и нравишься ему, так что ему очень хочется шутки ради оказать тебе французскую услугу, время от времени. Ты следишь за моей мыслью, да?
Я следил. А заодно как следует глотнул из стакана, припомнив ту давнюю ночь, когда я впервые увидел этот акт: шлюха сидела на ящике в переулке и зарабатывала ртом себе на ужин.
– А теперь предположим, что ты частенько пускаешь его на свои колени, оба веселятся, и никакого вреда. Где же тут содомия?
Я тяжело покачал головой, думая, как бы избавиться от интересных, но неуместных мыслей о моем родственничке, а вместо них сосредоточиться на уместных. На том, о чем сейчас стоит подумать.
– Вал, там девятнадцать мертвых птенчиков. Плюс тот, которого мы уже видели.
Лицо брата потемнело.
– Что?
– Не заставляй меня повторять.
