Теперь он верил каждому ее слову: сама атмосфера придавала оттенок достоверности этой истории. Он снова украдкой взглянул на кровать: чрезвычайно неприятное ложе, которому совершенно нечего было делать в Англии.
– Это тунисская кровать, – пояснила Леди Л. – Я сама купила ее в Кайруане. Раньше она стояла в гареме Бея и…
– Что вы сделали потом? – перебил ее сэр Перси, спеша уберечь себя от неизвестно каких подробностей, которые могли еще на него обрушиться.
– Две недели на то, чтобы подготовить хороший костюмированный бал, – это очень мало. Так что мне действительно пришлось потрудиться. В довершение всего принц Уэльский милостиво сообщил нам о своем намерении провести у нас выходные, возвращаясь из Вата, что предполагало не менее двадцати человек свиты, в том числе, разумеется, и мисс Джонс, а также два дня, потерянных на пустую болтовню и угодничанье. Конечно, у меня было сто сорок человек прислуги, не считая мужа, но я все же лично должна была следить за тем, чтобы Эдди ни в чем не испытывал неудобства, чтобы скрупулезно, под видом этакой приветливой непринужденности, соблюдался этикет – ну, в общем, за всеми правилами игры. Ужасная скучища. Но я пребывала в невменяемом состоянии счастливого нетерпения: скоро я снова увижу Армана, а все остальное, как я вам уже говорила, было не в счет. Я думала и гадала, как он перенес нашу жестокую разлуку, найдет ли он меня сильно изменившейся или нет, по-прежнему ли он любит человечество с той всепоглощающей страстью, что оставляла для меня так мало места в его сердце, или, быть может, моя соперница утратила в его разочарованных глазах хотя бы часть своего обаяния после урока, который она ему преподнесла. Я не слишком могла на это рассчитывать, но все-таки даже самые великие поэты в конце концов устают от луны, и в отдельные моменты я ощущала полную уверенность, что он заключит меня в объятия и нежно попросит прощения за зло, которое причинил мне. Я потратила уйму времени на то, чтобы составить список гостей для моего бала, стараясь вспомнить всех тех, кому я должна была отдать долг вежливости, так, чтобы никого не забыть и не обидеть, и нужно признать, мне приятно было думать, что некоторые из самых наглых моих приятельниц лишатся своих украшений. Впрочем, у меня не было выбора. При малейшей попытке сопротивления с моей стороны Арману стоило сказать лишь одно слово и сорвать завесу с моего прошлого, чтобы разразился скандал. Ну и чудесно: это избавляло меня от самокопания и от нравственных дилемм. Карусель завертелась, отступать было поздно, да и я, признаться, рассчитывала на успех. Меня, правда, несколько смущало, что я снова увижу Саппера, я чувствовала себя гораздо более виноватой перед этим человечком, нежели перед Арманом: Армана-то я страстно любила, Саппер же восемь лет просидел в тюрьме ни за что ни про что. Я была сама любезность с принцем Уэльским, которого, похоже, это весьма порадовало. Мой муж лелеял тогда надежду стать послом в Париже, и Эдди, недавно помирившийся со своей матерью, несомненно, мог оказать ему неоценимую помощь. Так что я была полна решимости сделать для этого все, что было в моих силах. Впрочем, должна признать, меня весьма привлекала перспектива стать женой английского посла в Париже: я говорила себе, что забавно будет увидеть Париж под столь непривычным углом зрения. Кстати, Париж едва ли не единственный город, где государственные дела можно с успехом совмещать с делами сердечными, а если бы Арман согласился хоть на некоторое время выкинуть из головы свои идеи, мы могли бы провести вместе несколько поистине счастливых лет. Я собиралась поселить его в скромном особнячке, обеспечить ему безбедное существование, чтоб он не знал никаких материальных забот, и даже если бы он захотел потихоньку продолжать свою политическую деятельность, я могла бы оказаться для него весьма полезной, при условии, что мы не стали бы впадать в крайности и вели бы себя скромно. К тому же я надеялась, что, пообщавшись в тюрьме с проходимцами разных мастей, он излечился от своего идеализма, что они привили ему хоть чуточку здравого смысла, как-то повлияли на него: будущее и вправду виделось мне в розовом свете. Я могла бы даже помочь ему стать депутатом. Мне только что исполнилось двадцать пять, и я еще была полна иллюзий. Я сгорала от нетерпения, и муж несколько удивился, обнаружив, что я брожу как неприкаянная по дому, с потухшим взглядом, с мечтательной улыбкой на губах. Я чувствовал себя такой счастливой, что порой целовала его ни с того ни с сего и нежно сжимала ему руку. Ему такое и во сне не снилось. Бывало также, я, проснувшись, тотчас бежала в спальню сына. Я крепко обнимала его, прятала свою счастливую улыбку в его кудрях, покрывала его поцелуями: как жаль, что он еще недостаточно взрослый, мне бы так хотелось все ему рассказать, я не сомневалась, что он бы все понял и простил. Насмешливый взгляд Дики, казалось, преследовал меня повсюду, куда бы я ни шла, и я чувствовала, что он всецело меня одобряет.
Громов снова явился ко мне, на сей раз вполне благопристойно, смело войдя через широко распахнутую дверь среди бела дня. Мы вместе обговорили все детали. Было решено, что беглецы переоденутся в павильоне, когда стемнеет, и смешаются затем с моими гостями; я изрядно позабавилась, подбирая им наряды. Для Саппера я попросту приготовила костюм жокея: черную шапочку и оранжевую куртку – цвета моего мужа. Для Громова – рясу францисканского монаха, которая, на мой взгляд, прекрасно сочеталась с его внешностью. И признаюсь, я не без некоторого умысла выбрала для Армана белый парик и придворное платье маркиза времен Людовика XV: благородство души представляет не меньшую ценность, чем благородное происхождение, и мне казалось, что тем самым ему воздаются почести, которые он заслужил по праву. Бывший баритон «Ковент-Гардена» почтительно меня выслушал, держа в руке свой котелок, бросая недоверчивые и испуганные взгляды на принца Уэльского, прогуливавшегося по лужайке с моим мужем. Видя его здесь, стоявшего на огромных, плоских, как у пингвина, ступнях, кланяющегося при каждом приказании, которое я ему отдавала, я подумала, что после небольшой тренировки из него наверняка получится превосходный метрдотель – как раз то, в чем я в данный момент очень нуждалась. Но мне пришлось отказаться от этой идеи, я вспомнила, что он слишком много пьет.
Глава XIII
Гости сошли с поезда на Витморском вокзале, где с самого утра их поджидали экипажи. Прохладительные напитки были поданы на лужайке под великолепным шатром, разукрашенным сюжетами, часто встречающимися у Дандало: амуры с пухлыми розовыми попками, юные боги, летящие на своих крылатых колесницах, – очаровательный мир, полностью лишенный серьезности и тени, мир, фривольность и беспечность которого выглядели как вызов розового черному, нежно-голубого кроваво-красному. Как далеко все это было от высокого искусства, насаждавшего в храмах культ страдания и превращавшего музеи в места агонии.
Около семи часов все отправились переодеваться, и на этажи тотчас хлынула волна слуг, нагруженных тюрбанами, париками, плащами и шпагатами, в то время как раздраженные голоса требовали то щипцы для завивки, то потерявшиеся манжеты. Большинство гостей привезли прислугу с собой, некоторые, боясь быть застигнутыми, врасплох, вызвали даже своих личных парикмахеров и костюмеров.
Леди Л. облачилась в наряд герцогини Альбы, портрет которой занимал почетное место над парадной лестницей; перед тем как спуститься в танцевальный зал, она задержалась на мгновение возле легендарной герцогини и с безмолвной, но пылкой молитвой обратилась к той, которая умела любить так самозабвенно и порой так жестоко. Лорд Л. после долгих колебаний выбрал костюм венецианского дожа, и она не удержалась от улыбки, вспомнив, что все дожи Венеции были на самом деле повенчаны со скрытым и глубоким морем.
