— А я вот не могу отрастить такие, как у тебя.
— Из-за работы?
— Да. Некоторые гримеры работают в перчатках, но я должна чувствовать фактуру поверхности, поэтому просто окунаю пальцы в крахмальную пудру. А если нечаянно оцарапаю щеку какой-нибудь старлетки, мнящей о себе невесть что, меня могут и вышвырнуть.
— Неужели? Вы что, находитесь на положении совсем уж бесправных рабов?
Джессика хмыкнула и затянулась поглубже.
— Все зависит от проекта. На съемках сериала, где работают актеры, имена которых никому ничего не говорят, допустимы некоторые вольности. Можно даже почувствовать себя мэтром с определенным влиянием. Но если попадаешь на настоящий фильм с мало-мальски известными личностями, сразу становишься, как ты сказала, бесправным рабом. Там лучше всего помалкивать и улыбаться. А уж если открывать рот, то только для комплиментов. Женщинам нужно говорить, что они и без косметики выглядят бесподобно, а мужчинам… Да, то же самое. Они все страдают нарциссизмом в последней стадии.
Дорис оторвалась от созерцания собственных пальцев и с интересом посмотрела на Джессику:
— Тебе нравится твоя работа?
— Представь себе. В конце концов, их физиономии для меня — просто холст, на котором я рисую. Мы ведь тоже своего рода художники. Мне нравится играть с красками, с формой, создавать те или иные маски, превращать уродов в красавцев и наоборот. Наверное, звучит пафосно? Но это так, иначе черта с два я бы корпела на студии. А тебе твоя работа по душе?
— Очень.
— По душе объяснять изо дня в день одни и те же прописные истины кучке юнцов, которые, слушая тебя, все равно думают только о сексе?
Дорис расхохоталась и откинулась в кресле.
— Джесси, у тебя своеобразные понятия о преподавании. Я все-таки не учитель химии в старших классах средней муниципальной школы. Кажется, мои ногти уже высохли… Покрыть их еще одним слоем? Тебе не противен запах лака? Ну и отлично… Я же дышу твоим сигаретным дымом. Не знаю уж, о чем думают мои студенты в свободное время, но на занятиях они меня слушают и очень даже понимают. Видела бы ты их замечательные умные лица, слышала бы, как некоторые из них бойко рассуждают!
— Ну да, а потом эти умники защитят диссертации, наймутся в секретные правительственные лаборатории и будут разрабатывать биохимическое оружие массового поражения.
Дорис выдержала многозначительную паузу.
— Ох, боевики класса «Б» нас погубят. Восемь из десяти биохимиков не разрушают, а созидают. Все новейшие лекарства создаем мы. И с гормональными нарушениями, приводящими к патологии внутриутробного развития плода, боремся тоже мы. А еще мы уничтожаем противных насекомых. И уменьшаем поголовье ворон в больших городах путем медикаментозного выхолащивания самцов.
— Фу, какой ужас. Какое уж тут созидание. Вам не жалко бедных ворон?
— Мы их не отстреливаем из ружья, а создаем таблетки, которые они с аппетитом жрут, а потом не могут завести потомство. Но вообще, вороны не по моей части. Кстати, мы с Аланом не имеем отношения к пузырящемуся изумрудно-зеленому ядовитому вареву, в котором гибнут все кинозлодеи из секретных лабораторий. Кстати, Джесси, почему химическая отрава в кино всегда зеленого цвета?
«Твоя снисходительная ирония, дорогая, действует мне на нервы», — мысленно заметила Джессика и невозмутимо ответила:
— Зеленый и фиолетовый — это так называемые «плохие» цвета, выигрышно работающие на черном фоне. А «хорошие» цвета — например, цвета искр, вылетающих из волшебной палочки доброй феи, — розовый и голубой. Они мило смотрятся на серебристом фоне… Кстати, я тоже не имею отношения к созданию тех восхитительных булькающих смесей, которыми наполнены ведьмины котлы. Зато я своими руками создаю таких ведьм, вампиров и прочую нечисть, что порой самой страшно становится…
Однако вскоре выяснилось, что Дорис присуще еще одно качество — феноменальная откровенность. Похоже, в силу своего легкого характера она просто не могла долго пикироваться с кем-либо: вечером того же дня Дорис, явно испытывавшая дефицит общения со сверстницами, принялась сыпать всевозможными подробностями из своей жизни, а взамен потребовала откровений от Джессики. Вначале та слегка ошалела от вороха полученной интимной информации, затем потихоньку втянулась в игру, а в конце концов (хотя категорически не собиралась этого делать) рассказала и про Тома. Дальнейший разговор доставлял обеим куда больше удовольствия, ибо касался исключительно мужчин, и, когда Джессика поинтересовалась, легко ли Дорис работать с собственным мужем, та мгновенно ответила:
— Очень. Я мечтала об этом еще десять лет назад когда была его студенткой. У Алана аналитический ум: он любую данность может расчленить по пунктам, выявить причинно-следственную связь и сделать ряд выводов. Поэтому он и лекции так здорово читает: все ясно и понятно.
Джессика опять полезла за сигаретой. Почему-то она вдруг не сумела справиться с тем глубинным чувством страха, который постоянно пыталась заглушить.
— Как это замечательно, когда все ясно и понятно… Я тебе завидую. А я живу словно на вулкане. И тому столько причин — не перечислить. Ты сама, наверное, понимаешь. Том хорошенький, он младше меня на восемь лет. И он очень талантлив, Дорис. Рано или поздно он переберется в Голливуд. Собственно, так и должно быть. Я слишком привязалась к этому мальчику, я им живу, им дышу. А зря. Любой психоаналитик в два счета объяснит, что коль скоро он вырос без матери, то инстинктивно тянется к зрелой женщине, ждет заботы и любви. Но это возрастное. Пройдет еще какое-то время, и он бросит меня — в тот самый момент, когда я уже не смогу, вообще не смогу обходиться без него! Не может это тянуться вечно. Его пригласят в какой-нибудь крупнобюджетный проект, окружат красотки… Том захочет вкусить всех прелестей, он не откажется ни от одного соблазна, он ведь еще мальчишка. И он карьерист. Он не будет долго держаться за юбку безымянной гримерши! — Джессика несколько раз с силой щелкнула зажигалкой, регулируя высоту язычка пламени и градус собственных эмоций. — Не всем удается встретить почтенных ученых, Дорис, и безмятежно прожить с ними остаток лет… Ладно, не буду навлекать неприятности. Кликнешь черта, и он уже за дверью.
Что верно, то верно. Кстати, и с почтенными Учеными жизнь не такая уж безмятежная. Мы с Аланом порой так скандалим — пух и перья летят. А поскольку оба боимся, что нас услышат, мы орем друг на друга тихо. Нет, громко шипим, как две змеи. Выглядит очень забавно — правда, правда… Честно говоря, мне кажется, ты уже не можешь обходиться без своего Тома. А вот мне даже не представить, какова совместная жизнь с таким молоденьким мальчиком.
— Она… интенсивная.
Обе захихикали и еще долго давились от смеха, глядя друг на друга.
— Дорис, ты влюбилась в дядю Алана еще студенткой, да? Потом вы вместе работали, он на тебя положил глаз… Извини, не хочу тебя обидеть, но это же всегда льстит женскому самолюбию, когда удается зацепить такого… Ну, ты понимаешь, — такого рака-отшельника, не баловавшего женщин своим вниманием. Это все ясно. Но вот вы больше года живете вдвоем, и ты по-прежнему испытываешь те же чувства, что и вначале? Или они уплывают?
