Книга Рождество и красный кардинал - Фэнни Флэгг

После того как они прибыли в Атланту и устроили Пэтси в больнице, Освальд позвонил Рою из телефона-автомата и сообщил, что обман удался и девочка всю дорогу до медицинского центра разговаривала с фотографией Джека.

— Слава богу, Рой, все сошло удачно. Даже я готов был поверить, хотя знаю, что Джек умер. Прямо как живой, того гляди взлетит…

Да, Джулиан расстарался. Джек получился краше, чем при жизни. Рой положил птичку себе на ладонь и сказал:

— Сегодня утром, дружище, ты исполнил свой лучший номер, хотя сам об этом не подозреваешь.

После разговора с Освальдом Рой завернул тельце в белый лоскуток и уложил в саркофаг, который пришелся бы по душе самому Джеку. Вроде как их последняя совместная шутка. Потом Рой зашел поглубже в лес, выкопал ямку и похоронил старого друга. Постоял, глядя на могилку, где проказник покоился с миром в коробке с надписью «Крекер Джек». В голове у Роя вертелась старая песня, которую частенько напевал его отец:

Нет тебя со мною, я ночей не сплю,

И днем мне нет покоя, тоскую и люблю,

Ах, милый, ты мой милый, как плохо без тебя.

Как может такой верзила, шесть футов два дюйма, плакать над крохой размером с еловую шишку, спросил Рой себя. Черт бы тебя побрал, Джек, если бы можно было повернуть время вспять, я бы надел кольцо на твою тощую шейку.

Рой был человек нерелигиозный, но в тот день его поддерживала надежда, что есть такая штука, как дух, и что некая маленькая частичка Джека улизнула от смерти, порхает теперь где-то рядом и посмеивается над земными тварями. Это было бы на него похоже, думал Рой.

А может, Джек возьмет да и покажется?

На следующий день Френсис и Освальд появились в больнице в шесть утра и посидели с Пэтси, пока медсестры сновали туда-сюда, занятые подготовкой к операции. Освальд рисовал девочке картинки, пытаясь хоть как-то ее развеселить, а Френсис вела серьезный разговор о ближайшем будущем. Пэтси в своей шапочке и в больничном халате сидела на кровати, немного напуганная суетой вокруг ее персоны. Тут пришла еще одна медсестра, сделала ей успокоительный укол, и девочку потянуло в сон. Заглянул доктор Гликман.

— Доброе утро, юная леди. Как дела?

— Хорошо, — сонно пробормотала девочка.

— Медсестры говорят, за то время, что я тебя не видел, ты поправилась на целых четыре фунта. Это просто здорово. — Доктор улыбнулся Френсис и Освальду и опять повернулся к Пэтси: — Мы сейчас заберем тебя в просторную, светлую комнату, что в конце коридора, и полечим тебе ногу. Только ты ничего не почувствуешь. А как проснешься, все будут рядом с тобой.

Он взял с тумбочки фотографию Пэтси и Джека.

— Это и есть та птичка, о которой ты мне говорила?

— Да. — Глаза у Пэтси слипались.

— Просто красавец. — Хирург погладил юную пациентку по руке. — Мы тебя вылечим. Будешь как новенькая. Поправишься — и сразу домой. Договорились?

— Договорились.

Френсис вслед за доктором вышла в коридор, чтобы подвергнуть его дотошному допросу, а в палату заглянула женщина с документами на подпись.

— Вы отец ребенка?

— Нет.

— Дедушка?

— Нет. Просто друг. Дама, что вам нужна, на минуточку вышла.

Вернулась Френсис, перелистала бумаги и поставила свою подпись в графе «Официальный опекун», хотя из двух слов одно — «официальный» — не соответствовало действительности. Лжесвидетельство было налицо. Но Френсис сказала Освальду:

— В тюрьму так в тюрьму. Зато девочку вылечат.

Потянулись долгие часы ожидания. Освальд не уставал восхищаться Френсис. Сам он места себе не находил, мерял шагами коридор. Присядет на минутку и опять вскочит. Ему отчаянно хотелось выпить, прямо сил никаких не было. Но как оставить Френсис одну? Почему бы сестрам не вкатить успокоительное родным и близким, что дожидаются конца операции?

Пока Освальд мельтешил перед глазами, Френсис сидела тихо в уголке, молилась про себя и ждала.

В Затерянном Ручье тоже ждали.

Около половины второго позвонила Френсис и сообщила, что первая операция прошла благополучно и что с девочкой «все отлично», как выразился доктор.

Все с облегчением вздохнули.

Когда они, усталые, но счастливые, ехали вниз в больничном лифте, Френсис сказала Освальду:

— Благодарение небесам, что вы рядом. Иначе не знаю, как бы я пережила все это.

Освальду повезло — ему предоставили комнату в общежитии IMCA.[32]Френсис остановилась у родственников. У малышки впереди еще две операции, и кому-то надо было дежурить у постели больной.

Жители Затерянного Ручья постепенно начали понимать, какое место в их жизни занимал Джек. Никто не порхал больше по лавке, не щебетал, не звенел колокольчиками. Обитатели городка прежде и не догадывались, что можно так тосковать по какой-то птице. А пуще прочих горевала Милдред. Она окончательно уверилась, что любила Джека больше всех и сама того не сознавала, пока птаха не умерла. Милдред буквально обожала птичку, просто ее чувства выражались в виде вечных жалоб.

Через неделю после смерти пичуги Милдред, повесив голову, вошла в лавку.

— Рой. Должна извиниться перед тобой и попросить прощения. Мне так стыдно за себя — прямо не знаю, что делать.

— За что? — удивился Рой.

— Я так недостойно себя вела перед бедной покалеченной птичкой. Цыкала на нее, обещала запечь в пироге. — По щекам у Милдред полились слезы. — Сама не знаю, что на меня нашло. Я ведь так его любила.

— Ты его, а он — тебя. Он ведь прекрасно понимал, что ты не всерьез.

— Да ты что?

— Точно. Поэтому-то он тебя постоянно дразнил.

Милдред подняла глаза, в них светилась надежда.

— Правда?

— Чистейшая. Какие могут быть сомнения. Видишь ли, — Рой протянул Милдред свой носовой платок, — старина Джек прекрасно разбирался в людях, куда лучше меня. Как-то заходят две девушки — никогда их раньше не видел, — и я попросил его исполнить для них пару номеров. А он ни в какую. Порхает себе с недовольным видом. Разозлил меня тогда изрядно. И что вышло. Пока одна девица заговаривала мне зубы, другая — шасть в кабинет. И стащила все, что плохо лежало.