Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 36
Весна. В ботинках просторно и кисло. Сырой снег: американские клены истекают на него ржавчиной. Попинал его, этот снег. Отправился было в парк неподалеку от Наташиного дома, тот самый, где и в будни родители катают по аллейкам грудничков, а сейчас душераздирающе скребут полозьями санок поперек асфальтовых дорог. Паша подумал даже о бутылочке пивка, обдирающе холодного, где-нибудь близ грустного остова аттракциона, но…
Но через час сидел уже под желтыми абажурами, и капучино готовился с таким оглушительным шипением, как будто в кухне обдало весь персонал.
Он не знал, зачем Ольга позвала его сюда, устроила эту встречу. Да она и сама не знала. С каким-то детским упрямством смотрела в чашечку, накрепко сжала рот, да и как-то вся осунулась, поблекла. Сегодня она не хотела нравиться.
— Как дома? Что отец? — выдал Паша единственно заготовленное. Она только рукой махнула.
Боже, как не хотелось тащить все эти сундуки вины: Данилу избили, Ольгу разве что не выгнали из дома…
— Данилу избили.
Он очень скупо рассказал, прибавив, что договорились вечером с Игорем собраться у Данилы, посмотреть, погутарить, что к чему.
— Вы вдвоем? А как же я?
Как очнувшись, Паша с недоумением смотрел, как едва задрожал подбородок, да и глаза, кажется, наполнились. Ему-то и в голову не приходило звать ее с собой. Да и зачем это сейчас? — не вечеринка ведь, совсем нет…
— Не знаю, надо ли… Мы же там посмотрим, что с ним, в каком он состоянии. Надо убедить его пойти к врачу. Как минимум купить ему какие-нибудь лекарства…
— Ну и что? Я тоже посмотрю. Чего стесняться: я ведь даже видела его голым, ты забыл?
Ольга свела все к шутке, улыбнулась: взяла себя в руки. Но, помолчав, добавила уже почти жалобно:
— Мы же одна команда…
Ну да. Павел понимал. Она теперь как террористка из дворян, по крайней мере — в киношном своем, девичьем воображении: пути назад нет, дома отвергнута, остались только они… И почему-то это, детское, злило.
Дверь открыл сам Данила, гордый тем, что успел опередить суетливого Игоря: всячески старался доказать, что все отлично. За чрезмерным оптимизмом скрывался какой-то испуг, но это если вглядываться в глаза, игнорируя фингал и половину опухшую рта, что было решительно невозможно.
— Да все в порядке, что вы кипешуете! — уверял он, хотя признался позже, что больновато ходить и часто тянет по-маленькому, а в стуле с кровью так и не признался.
Мрачнее всех был Игорь. Молчал, молчал, грохнул на стол 0,7 водки, а на Данилу, когда тот потянулся с сервизной рюмочкой тоже, так просто гаркнул:
— Ну-ка убрал быстро! Еще тебе водку пить, с такими почками! Ты к врачу пойдешь, в конце концов?..
Выпили по первой, потом еще. Закусок особо не наблюдалось, но Игорь прихватил соку, да и Данила принес из чулана бабкины соленья. Притом сначала их подозревали в неладном: огурцы покоились в густом налете, громадные, как затонувшие субмарины.
— Все нормально, это горчица, бабушка их так солит. Смойте под краном.
С каким-то даже мстительным прищуром Паша наблюдал за Ольгой: как старательно та заглатывает спиртное, как слезно впивается в субмарину. Интересно, приходилось ли ей вообще пить водку. «Эу, ч-ч, присядем».
Все молчали. Лишь рокот кресел от гулких после ремонта соседей.
— Шеф в курсе, что ходили люди, расклеивали листовки, — Паша зверски хрустнул огурцом, заговорил только затем, чтобы пробить тишину любым разговором. — Кто-то ему позвонил. Не знаю. Говорит — «разберемся».
— Хреново… — протянул Игорь. — Теперь они будут нас искать. И вполне могут найти. Плохо, плохо… Ты что-нибудь им сказал? Что они спрашивали про листовки?
Последнее адресовалось Даниле. Тот повинно качал головой: не помню…
Когда застолье окончательно завяло (чего ждать долго не пришлось), порядком поплывшая Ольга предложила приобщиться к высокому миру искусства. Артхаусного кино не наблюдалось. Была в наличии голливудская новинка: «Война миров» Стивена Спилберга с Томом Крузом в главной роли. Перетащили полбутылки в комнату к компу. Расселись: Ольга обвила Пашу руками, прижалась щекой к затылку…
На мониторе марсиане, вооруженные штуками под названием треножники, крушили и жгли, земляне бегали туда-сюда бестолковыми стадами; Данила клевал носом, а Ольга потихоньку входила во вкус — целовала, лизала и уже прикусывала ухо. Конечно, чисто физически Паше не было неприятно. Но ему было странно.
Один из героев втолковывал другому: раз эти треножники спрятаны в земле заранее, то речь идет о каком-то даже предательстве в лагере землян. Вспомнилось, как особо продвинутые кинокритики с полунамеком увязывали это с Бесланом, с оружием. Но Паше было милей другое. В детстве его будоражила машина, в которой все это было: и нездешность почти инопланетная, и выкопанность серая из земли. В столовку их начальной школы небритый мужик привозил картошку на старинном вроде авто, сделанном совсем не по тем лекалам, что «Волги» или «Победы». Картошки туда влезало как в грузовик, а потому и выглядело это чудище соответственно, грязное и «убитое» дорогами сельскими. Все дети выбегали посмотреть. Впоследствии Паша видел на картинках лишь холеные, отполированные да в молдингах экземпляры, а потому не сразу опознал по памяти ЗИМ.
Однако Ольга становилась все настойчивей!
— Пойдем со мной, — прошептала она в мерзнущее уже мокрое ухо и, не оборачиваясь, эффектно проследовала в ванную.
Здесь смелость начала ей изменять. Когда расстегивала обтягивающую белую рубашечку, некстати остановилась и, — Паша взял ее за руку, — слегка дрожала.
— Раздевайся полностью! — скомандовал неожиданно жестко, сам не узнал свой голос. Вместе с возбуждением в нем росла веселая злость и какой-то кураж. И все просто зашкалило, когда он оценил картинку: чистая, розовая, испуганная, в этом холостяцком санузле, загаженном, с висящими носками и трусами, с волосами разного рода, даже так — с вульгарными голыми красотками, которых Данила наклеил на кафель. И она не побоялась сесть на край такой ванны самыми имбирными лепестками.
— Разденься, — попросила она тихонько. Паша бровью не повел. Как отмахнулся и от мысли о гондоне (а у Данилы всяко можно было спросить). Ему хотелось злой грубости и силы, — хотелось быть таким, каким нельзя с Наташей.
Но сначала насмотреться на ее сиськи. Мять. Крутить. Наверное, Ольга ходит в дорогой солярий. И там клеит пленку на соски, как полагается. Чем еще объяснить: загорелая, едва тронутая карамелью грудь — и светлее ее соски, неоднородно розовые с прожилками, цвета мякоти неспелого арбуза. Позитив и негатив.
Потом она вскрикивала. О чем-то просила. Ей больно.
— Кричи громче! — заставлял ее.
О чем только не приходилось думать с Наташей, чтобы не кончить слишком быстро. Но сейчас он не парился на этот счет. Знал, что хватит его минуты на три. Что почти плачущая Ольга далека от удовольствия. Плевать. Он грубо брал свое.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 36
