Книга Скажи волкам, что я дома - Кэрол Рифка Брант

Когда я пришла, дома была только Грета. Период подачи налоговых деклараций вступил в самую тяжкую стацию. Это был уже не завал, а «полный обвал», как называли его родители. В последнее время они редко когда возвращались домой раньше восьми часов вечера. Грета лежала на диване в гостиной и смотрела очередную серию «Славы», записанную на видео. Лерой, как обычно, стоял, уперев руки в боки, и пререкался с преподавательницей балетного класса.

С той вечеринки миновала почти неделя, но мы с Гретой так и не поговорили о том, что случилось в лесу. Мне ужасно хотелось узнать, почему Грета пришла именно на «мое» место, но просто спросить не могла. Потому что иначе мне пришлось бы открыть собственный секрет: зачем я сама хожу в лес. Иногда я украдкой наблюдала за ней — на автобусной остановке или дома за ужином, — пытаясь понять, помнит ли она, что говорила в тот вечер по дороге домой. Но так и не поняла.

Когда я вошла, Грета улыбнулась.

— Кто-то явно напрашивается на крупные неприятности.

— Что?

— Где ты была?

— А тебе не все равно?

Я чувствовала себя очень взрослой и сильной. Сегодня я делала что хотела, не спрашивая ни у кого разрешения. Поехала с Тоби в парк аттракционов, так далеко от дома — и никто не знал, где я и с кем. Я стояла, возвышаясь над Гретой, и она вдруг показалась мне такой маленькой… Маленькой и печальной. Но тут она выключила телевизор, села, выпрямив спину, и все вернулось на круги своя. Маленькой и печальной была уже я. Как всегда.

— Так где ты была?

— В библиотеке. С Бинз. Рассказать, что мы там делали? Хотя тебе вряд ли это интересно.

Грета широко улыбнулась и выжидающе уставилась на меня. Я так и не поняла, чего она ждет.

— Что? — спросила я.

— Сегодня в библиотеке был тематический вечер? Конкурс на лучший костюм малолетней проститутки?

— Что?! Ты о чем?

Она отвернулась и снова включила телевизор.

— Миленький макияж, — проговорила она, не глядя на меня.

Внутри у меня все оборвалось. Я совершенно забыла, что у меня все лицо заштукатурено фотографическим гримом. Нам с Тоби совсем не хотелось гримироваться, но женщина-фотограф все-таки настояла. Тоби умылся сразу по окончании съемки. А я не стала смывать свой грим. Не то чтобы я себе нравилась в такой раскраске. Просто в гриме я стала немного другой, и это было забавно и даже приятно: хоть немного побыть не такой, как обычно. И может быть, чуть красивее, чем всегда.

Как оказалось, в тот вечер родители ужинали в ресторане с каким-то клиентом, так что я налила себе из мультиварки куриного супа с рисом и села за стол на кухне. Я с трудом сдерживала себя, чтобы не вернуться в гостиную и не рассказать Грете о Тоби. У нее наверняка отвисла бы челюсть, если бы я ей рассказала, как Тоби просил меня о встрече. Как приехал меня искать. Мне бы очень хотелось увидеть, какое будет у Греты лицо, если я расскажу ей обо всем. И покажу папку с рисунками Финна. Суну ей эти рисунки прямо под нос и скажу: «Вот смотри. Видишь? Я знаю много такого, чего ты не знаешь». Но, конечно же, я не могла этого сделать.

Суп был горячим и пересоленным, но я его съела. Постаралась доесть побыстрее. Потом поднялась к себе в комнату и зажгла все свои свечи. У меня есть набор из шести электрических свечей. Я купила его в прошлом году, сразу после Рождества, когда в «Вулворте» была распродажа товаров, оставшихся после праздника. Огоньки в этих свечах ярко-оранжевые, совершенно ненатуральные, но других у меня не было. В моей комнате два окна. Я поставила по одной свечке рядом с каждым, а остальные расставила на столе. Когда у меня будет свой дом, там будут повсюду гореть настоящие свечи. В больших тяжелых подсвечниках на каминной полке. В люстрах под потолком. Даже если я буду жить в тесной квартирке в какой-нибудь унылой многоэтажке, все равно я ее обустрою так, словно это кусочек иных времен. И гости, впервые попавшие в мое жилище, не поверят своим глазам.

Как-то раз я рассказала об этом Финну. Мы с ним были на выставке турецкой керамики шестнадцатого века. Стояли перед витриной с подсвечниками, расписанными замысловатым узором в сине-белых тонах, и я рассказывала о том, каким мне видится мой будущий дом. Финн повернулся ко мне, улыбнулся и сказал:

— Джун, да ты романтик.

Я стояла совсем близко к Финну, чтобы не пропустить ни единого слова из его рассказов о выставке. Но тут сразу отпрянула и покраснела так густо, что буквально почувствовала, как горят щеки. Как будто вся кровь, что была в моем теле, разом прилила к лицу, и кожа над сердцем сделалась абсолютно прозрачной.

— Я не романтик, — выпалила я, глядя в сторону, чтобы Финн не заметил моего смущения. Я боялась, что он прочтет все мои мысли. Мои ненормальные мысли.

Когда я решилась повернуться обратно, Финн смотрел на меня как-то странно. В его взгляде на миг промелькнула тревога, а потом он улыбнулся. Как будто пытаясь скрыть беспокойство.

— Вы, барышня, просто не поняли. Романтик не в смысле «любовь-морковь». — Финн наклонился, вроде бы собираясь легонько толкнуть меня плечом в плечо, но потом передумал.

— А в каком смысле? — осторожно спросила я.

— Романтик — это такой человек, который смотрит на мир и видит в нем красоту. Видит только хорошее. Ему не нужна неприглядная суровая правда. Он искренне верит, что все будет правильно и хорошо.

Я медленно выдохнула. Такое определение мне нравилось. Я почувствовала, как кровь отливает от щек.

— А ты сам? — спросила я, набравшись смелости. — Ты романтик?

Финн на секунду задумался. Посмотрел на меня прищурившись, как будто пытался предугадать мое будущее. Даже не знаю, откуда взялась эта странная мысль, но именно так я и подумала. Наконец он сказал:

— Иногда. Иногда — да, а иногда — нет.

Я достала из рюкзака папку с набросками и нашла тот рисунок с волком. В тусклом свете мерцающих электрических свечей закрашенное пятно в форме волчьей головы выделялось особенно четко. Или, возможно, все дело в том, что я уже видела его раньше и мои глаза знали, куда и как смотреть, чтобы сразу же выделить негативное пространство. Я провела пальцем по внешнему краю темного силуэта. Мне хотелось спать, глаза слипались.