Сотрудник иммиграционного контроля прищурился и с интересом посмотрел на Генри.
— Это он тебе сказал, да?
— Перестань! — сказал я Генри. — Они действительно этим занимались. До… — голос мне изменил, и я закрыл рот.
Кузен Гарольд посмотрел на меня и нахмурился.
— Вы, конечно же, не думаете, что мальчик имел отношение к этому преступлению?
Полицейский пожал плечами.
— В распоряжении говорится «должен быть задержан для дачи показаний». Четыре дня назад его считали мертвым. — У него зазвонил телефон, он взял трубку. — Да, сэр. Мы его задержали. В ваш офис? Да, сэр. — Он положил трубку и заговорил с пограничниками. — Его требует к себе шеф. — И передан им мой паспорт.
От взгляда Генри у меня защемило в груди.
— Они нашли нас в Калифорнии, — сказал я. — Я бежал, но папа и мама… — Я вдохнул поглубже. — В любом случае, это единственное, в чем я погрешил против истины, если хочешь знать.
— Дай-ка, мальчик, я это понесу, — сказал один из пограничников, беря мою сумку. Другой, у которого был мой паспорт, крепко взял меня под руку. Вцепился так же крепко, как тот, второй, в мой чемодан.
— Пройдите, пожалуйста, сюда! — обратился он к кузену Гарольду.
Генри сказал:
— Кто-то убил твоих родителей? Кто это сделал?
Я покачал головой.
— Это очень сложно.
Они провели нас через дверь с кодовым замком, затем вниз по коридору по направлению к лифтам. Впереди справа я увидел ряд двойных дверей с обозначениями на разных языках.
Я показал на них.
— Мне нужно в туалет!
Пограничники переглянулись, и тот, что держал меня, пожал плечами.
— Ладно. — Он толкнул дверь и сказал: — Сними пальто и выверни карманы. Кузен Гарольд и Генри остались в холле с другим пограничником.
— Что?
— Давай, хочешь в туалет — делай, как говорят.
Я снял пальто — мой любимый кожаный плащ — и передал ему. Положил бумажник на стойку вместе с пригоршней французских монет.
— Вот. Зачем это?
— Порядок такой. Не хотим, чтобы ты нанес себе увечья. Покажи щиколотки.
Я поднял штанину.
— Ни ножей, ни пистолетов, — сказал я. И показал на свой тощий бумажник и монеты. — Порядок?
Он кивнул и махнул в сторону сортира:
— Валяй.
Как только удалось запереть за собой дверь кабинки, я прыгнул.
Прыжок вышел неудачным, несфокусированным, и кусочки унитаза и вода ворвались вместе с моими ногами на известняковый пол моей Норы. Даже подумать страшно, на что теперь похожа та кабинка. Об заклад готов побиться — он услышал. Представляю себе его шаги — нет, шарканье по воде на полу, — вот он открывает дверь, видит разбитый вдребезги унитаз, ошметки туалетной бумаги.
А меня нет.
ДЕВЯТЬ
Разбитые плитки
Значит, меня подвел паспорт. Они его просканировали, когда я въезжал во Францию. Кто-то заметил, и сразу забили тревогу.
Могли же это быть нормальные люди? Конечно, власти причастны к расследованию убийства моих родителей. В любом случае, я попал. Нельзя было проходить таможню. Вместо этого я мог ее перепрыгнуть или сигануть прямо на корабль той ночью. А на обратном пути вообще не стоило пользоваться кораблем.
Теперь они следят за Генри. Наблюдают за спортклубом, где я занимался карате.
Козлина, когда же ты перестанешь на одни и те же грабли наступать?
Я торчал в Норе несколько дней, потом прыгнул обратно в Лондон. Предпринимал все меры предосторожности, прыгая сначала на поле в Оксфордшире, а дальше добираясь на поезде. Запретил себе прыжки поблизости от Лондона. К счастью, начался сезон дождей, а значит — и плащей, так что я носил широкий анорак с капюшоном, плотно надвинутым на глаза.
Генри вышел из спортивного клуба после вечернего занятия и отправился к станции «Кенсингтон-бридж». Он шел, повесив голову, с опущенными плечами. Никакого десерта. Я шел за ним. К станции двигались еще несколько человек, так что я решил близко не подходить. Такси почти не было из-за плохой погоды, но наконец мне удалось поймать машину возле «Хэрродса», — сунул водителю деньги и попросил ехать к Рассел-сквер. Генри вышел из поезда через десять минут, а за ним еще несколько человек. Двое мужчин в одинаковых зеленых плащах шли за ним всю дорогу до Святого Варфоломея.
Одним из них был Кемп, тот самый, из Бристоля, что был в доме в ночь убийства моих родителей.
Я чуть не прыгнул.
Эй, полегче! Хочешь доказать, что ты и вправду здесь околачиваешься?
Я направился в сторону «Холберн-стейшн», через десять минут сел на поезд в восточном направлении и доехал до конечной в Эппинге. Сойдя на залитой дождем парковке, я засомневался, стоит ли и дальше осторожничать. Мне было плевать, даже если они могут почувствовать прыжок за шестнадцать миль от школы Генри. Меня сейчас ничто с ним не связывает, пусть себе чувствуют.
И дождь уже достал.
На следующее утро я лежал на пляже в Пхукете. Я насквозь продрог — сначала думал, что во всем виновата сырость пещеры, но даже на песке, под раскаленным солнцем, не мог согреться. Вода выглядела совершенно непривлекательно, и все-таки это было последнее средство.
Ощущение от купания — как ванна после промозглого лондонского дождя. Не кипяток, конечно, но очень тепло. Позже я купил еды на завтрак у уличного торговца, — свежий ананас и жареные на гриле чесночные колбаски с твердым рисом, — и съел все это в густой тени старого манго.
В Сан-Диего, у «Кинко», я написал Генри записку:
«Привет, Генри,
Мне очень жаль, что я втянул тебя в свои проблемы. Я наврал про родителей, про то, что они живы, и, конечно, мне пришлось наврать в спортзале тоже. Люди, которые их убили, до сих пор ведут за мной охоту. Я перечитываю то, что написал, и вижу, как нелепо все выглядит, просто параноидально, но от этого не перестает быть правдой. Я хотел было навестить тебя, но „эти“ были там, шли за тобой по пятам.
Так что все — правда. Давай, не сдавай позиции по математике. Передавай от меня привет девочкам.
Твой друг
Гриффин».
Я отправил записку с почты в Чешаме, у черта на куличках, за Букингемширом. Меня терзали сомнения. Если они прочтут письмо, то поймут, что я больше не встречаюсь с Генри и больше его не увижу. Если мое послание не перехватят, я мог надеяться, что он поймет… я очень надеялся, что он сможет понять.
Я чуть было не написал: «Передавай привет Трише и Марте», но заменил на «передавай привет девочкам». Просто представил себе, как Кемп и его подельники будут следить и за ними тоже.
