Стало холоднее. Подул резкий ветер, навевающий смутно ощутимое чувство тревоги, которое, несмотря ни на что, нельзя было спутать с чем-то другим. Завывание ветра казалось Северал плачем утерянных душ. Ледяные порывы, невидимыми иглами коловшие ее лицо, путавшие ее волосы и вызывавшие слезы, казались ей ударами острых когтей. Свист и рев, с которыми ветер обрушивался на скалистые уступы побережья, воспринимались женщиной как мрачное обещание смерти и бесконечных мучений, ожидавших ее, если она не откажется от своего намерения.
Усилием воли Северал отогнала от себя эти мысли. Внешне оставаясь совершенно спокойной, она, казалось, ощущала сейчас лишь странный холод и решимость, но навязчивые мысли о демонах ужаса, давно уже проникнувших в ее жизнь и не желавших отступать, вызывали у нее страх. Она понимала, что не должна была позволять им взять над собой верх. У нее еще будет время ощутить страх, но не сейчас — позже, когда она все сделает.
Северал неслышным шагом приблизилась к берегу, к тому месту, куда должна была прибыть лодка. Она знала каждый выступ на скалистом побережье и понимала, что есть лишь одно место, где лодка может причалить к берегу, избежав опасности столкнуться со скалами. Огромная черная тень в озере исчезла так же беззвучно и быстро, как появилась, но тень поменьше, которую она породила, была еще там. Двигаясь по странному курсу, проложенному волнами, эта тень приближалась к уступу скалистого обрыва. Северал покрепче сжала нож. На мгновение она засомневалась: а что, если нож, предназначенный для смертной плоти, не сможет прорезать его кожу? А что, если она не сможет убить его, так как он бессмертен и лишь бог может убить бога? А что, если он знает о том, что она стоит здесь, приготовившись вонзить в него свой нож? Внезапно женщина вспомнила, как Джеймс когда-то напился и благодаря пуншу у него развязался язык. Тогда муж как будто в шутку упомянул, что он может говорить без слов на большом расстоянии. Зажмурившись, Северал представила, как огромная толпа мужчин с факелами и оружием в руках, следуя его зову, идет схватить ее прежде, чем она успеет выполнить свою миссию.
Северал выглянула из кустов, в которых пряталась, и посмотрела в сторону усадьбы, чьи очертания виднелись на фоне ночного неба. Игра теней и облаков, а еще ее собственный страх исказили восприятие, и дом показался ей мрачным трехпалым чудовищем, жадно протянувшим когтистые лапы к небу, чтобы сорвать с него луну. Но это была лишь тень. Ничто не шевелилось там, внизу, и только из окон первого этажа лился свет, мигая, когда кто-то проходил мимо окна.
Нет, он не знал, что она здесь. Никто об этом не знает, и никто ничего не заметит, пока не станет слишком поздно. Северал снова повернулась к озеру, на поверхности которого выделялась небольшая вытянутая тень.
Лодка постепенно приближалась, прыгая на волнах, как сухая ветка.
— Наверх?
Я не смог увидеть реакцию спутника на мои слова, потому что его лицо было скрыто не только темнотой, но и водолазным шлемом с круглым стеклянным иллюминатором спереди. Должно быть, в моем голосе прозвучал ужас, так как матрос кивнул мне и засмеялся. Его смех, искаженный металлическим шлемом, звучал странно.
— Это не так сложно, как кажется на первый взгляд, — ответил он.
Он махнул рукой в сторону возвышавшейся над побережьем отвесной скалы, которая находилась в семи или восьми милях от нас. По крайней мере, мне так показалось. В слабом свете луны сложно было что-нибудь увидеть, и весь мир сейчас ограничивался для меня площадью в три шага, позволяющей разглядеть лишь песок и скалы.
Я недоверчиво взглянул в ту сторону, куда мне указал матрос. Возможно, он прав, подумал я, но после суток мучений от морской болезни мне было бы сложно взобраться наверх по скале. Не говоря уже о том, что эта скала была высотой в сотню футов…
Выпрямившись, мой провожатый поднес руки к шлему и повернул тяжелый металлический шар влево. Что-то щелкнуло, и он ловко снял шлем. Положив его перед собой на песок, матрос провел растопыренными пальцами правой руки по волосам.
Я увидел, что он очень молод, даже младше меня. Почему-то его ребяческое гладкое лицо никак не вязалось с чудовищным водолазным снаряжением, в которое он был облачен. Я ожидал увидеть кого-то вроде бородатого пирата с повязкой на глазу. В конце концов, подумалось мне, я и сам выгляжу не лучше. Немо настоял на том, чтобы я надел один из его водолазных костюмов, прежде чем покинуть «Наутилус». За исключением того, что тяжеленный костюм стал неплохим испытанием для моих мышц, я не обнаружил положительных сторон этого эксперимента.
— Берег не столь неприступен, как кажется, — сказал матрос. — Тут есть путь наверх. Не очень удобный, но пройти можно. Раньше кое-кто из местных жителей использовал этот путь для контрабанды.
Почти не слушая его, я снял шлем и зажал его под мышкой — эта поза казалась непринужденной, но она была крайне неудобной. Холодный ветер, дувший с озера на побережье, принес приятную свежесть, и после герметичного медного шлема, в котором было очень жарко, я ощутил заметное облегчение, хотя на лбу у меня выступили капельки пота, а в желудке, казалось, сражались друг с другом два батальона шогготов. Немо дал мне таблетки, которые должны были облегчить морскую болезнь. Якобы должны были облегчить. Я предпочитал не думать о том, как бы я чувствовал себя без них.
Матрос еще раз смерил меня взглядом, кивнул на прощание и, закрутив шлем, спихнул лодку обратно в воду. Она беззвучно повернулась на восток, движимая теми же загадочными силами, которые управляли «Наутилусом». Когда под ее днищем появились белые пузырьки воздуха, смешавшиеся с пеной прибоя, лодка, придя в движение, поплыла на глубину. Прежде чем скрыться из виду, матрос поднял руку и помахал мне. Это движение заставило меня вздрогнуть. Несмотря на водолазный костюм, мне внезапно стало холодно.
Повернувшись, я подошел к краю скалы и принялся снимать свой костюм, что было для меня весьма сложной задачей. Хотя Немо объяснил мне назначение и устройство всех деталей водолазного снаряжения, я не разбирался в подобных вещах и действовал неуклюже. Чтобы высвободиться из костюма, мне потребовалось около получаса. Затем я вытащил из водонепроницаемой сумки свою одежду и переоделся. Еще полчаса мне потребовалось для того, чтобы упаковать костюм и спрятать его у подножья скалистого отвеса.
Близилось к полуночи, когда я стал подниматься наверх. Я почти сразу нашел тропинку, о которой говорил матрос, однако по ней можно было нормально пройти лишь тридцать-сорок футов. Затем мне пришлось действовать, как заправскому скалолазу, то есть прижиматься к скале и судорожно шарить руками и ногами по поверхности отвеса в поисках выступов. При этом я отчаянно старался не глядеть вниз. На последних десяти ярдах силы оставили меня. Мне стало плохо, голова закружилась, и на мгновение небо и черная вода слились в одно расползающееся пятно. Я чувствовал, что теряю равновесие, и изо всех сил прижался к шершавой скале, ожидая, пока приступ пройдет.
Наконец я медленно пополз дальше. Через какое-то время я заметил каменный козырек, нависавший прямо над моей головой. Осторожно высвободив левую руку, я схватился за куст, корни которого, казалось, настолько глубоко уходили в землю, что он мог выдержать мой вес. Решительным движением я подтянулся и перекатился на горизонтальную поверхность.
