Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
— Соли дам, и спичек дам, — сказал Степка. — Муки тоже дам, только у меня у самого мало.
Показал на Тарзана, который мирно дремал у них под ногами, спиной к печке.
— Вот показать тебе хотел.
Старуха внимательно посмотрела на пса.
— У таких, говорят, три глаза. Один на лбу, под шерстью. Он этим глазом духов видит.
— И я то же самое подумал, — сказал Степка. — Только не пойму, как он до Югана добежал, если городской.
— Откель знаешь, что городской?
— А ты погляди. Это он сейчас шибко худой, больной. А был-то, видно, что лошадь. И тайги совсем не знает.
Катька стала качать головой из стороны в сторону. Думать.
Степка молчал, ждал.
Наконец Катька сказала:
— Шкура у него плохая. Доху не сошьешь. Разве шерстяной пояс связать? А то что-то спина болит.
— Тьфу ты! — в сердцах сказал Степка, даже ногой притопнул. — Долго думала, — сказала глупое.
Тарзан поднял голову, внимательно посмотрел на Степку, на Катьку. Потом приподнялся, пошатываясь, и легонько зарычал.
Старики уставились на него.
— Это он на тебя, дуру, рычит, — сказал Степка.
— Ну, раз я дура, так пойду домой, — ответила Катька. — Даже муки не возьму.
— Тьфу! Опять дура! Я тебя для чего позвал? Муки дать?
— Не знаю, — Катька поджала сморщенные черные губы. — А только ругань твою слушать не хочу.
Степка сказал:
— Ладно. Ты сама видишь, пёс какой. Надо нам его судьбу узнать. Путь его выведать.
Катька молчала.
— Ну? — сказал Степка. — Ты шаманить умеешь?
Катька открыла рот, полный белых — своих! — зубов:
— Да что ты! Чего надумал! Я и не помню, какой шаман бывает!
— Ты же рассказывала, — твой отец шаманом был.
— Мой отец давно ушел. А бубен-унтувун и гишу студенты в музей увезли.
— Ишь ты! Какие слова помнишь! — восхитился Степка.
— И ломболон унесли. Какой шаманить! Язык свой забыла!..
Катька подперла морщинистую щеку черной рукой.
— Я ведь в девчонках два года с тунгусами прожила, под Турой. Их язык знала, — сейчас забыла. И слова это ихние. Своих не помню, однако. Старая стала.
Степка помрачнел. Потом лицо внезапно его посветлело.
— В тайге, слышь, тропы остались.
— Знаю, — отозвалась Катька.
— Засечки там на старых соснах.
— Знаю. Только по тем тропам давно никто не ходит.
— Мы разве знаем? — спросил Степка. — Тропа травой заросла, но эвенк так ходит — траву не примнет.
Катька покачала головой.
— Когда тут последний раз эвенк проходил, ты помнишь? И я не помню. Отец говорил — раньше они сюда часто ходили.
Степка упрямо повторил:
— А может, и сейчас ходят. Мы не видим — они ходят.
— Ну, пусть ходят. И что?
— У них шаманы еще есть. Они сильный народ, не такие, как мы.
— Теперь ты глупость говоришь, — покачала головой Катька. — Они тоже теперь в избах живут, телевизор смотрят. Диких-то тунгусов не осталось, поди.
И оба замолчали.
Трещали березовые поленца в печке. Гудело в трубе. За окошком было темно, и мороз наваливался на стекло всей своей мощной, тяжелой белой грудью.
— Ладно, — сказала наконец Катька. — На той стороне Лонтен-Я живет один тунгус. Далеко, а у меня ноги болят…
— А ты санки возьми, — сказал Степка.
— А кто санки повезет? Твой кобель?
Степка с сомнением посмотрел на Тарзана. Вздохнул.
— Ладно. Пусть собака сил набирается, ест, раны зализывает. Когда оклемается, — я сам шамана найду. Верную тропу скажешь?
Катька поджала губы, подумала.
— Муки дай, однако.
Раны заживали трудно. Степка чего только не придумывал: дегтем смазывал, распаренную пихтовую хвою прикладывал, камень грел — на брюхо псу клал, в тряпицу замотав. Тарзан терпел. Но на брюхе оставались красные по краям, зияющие раны с пульсирующей паутиной синих сосудов.
Потом Степка нашел в чулане городскую аптечку. Догадался: развел белый порошок из склянки, стал примочки делать. Сначала дело не ладилось, а потом Тарзан вдруг лизать раны начал, беспокоиться, даже лапами чесал.
— Э! — смекнул Степка. — Лекарство помогает, однако!
Он с уважением посмотрел на склянку, с натугой прочитал непонятное слово, написанное мелкими синими буковками.
— Белый человек хорошее лекарство делал! Теперь буду собак лечить.
Оставшиеся склянки бережно обернул тряпкой, положил в консервную жестянку и поставил на полку в красном углу. Пупыг-норма полка называлась — так старики говорили. На полке раньше боги стояли, и разные полезные амулеты: лягушачьи лапы, сушеные ящерки.
Теперь на этой полке стояла рамка с портретом Степки: Степка был молодой, красивый, в городском пиджаке. Он тогда жениться надумал, пиджак купил, а невесте — в подарок — большой котел.
Только не понравился подарок невесте. И в тот же вечер в буфете маленького аэровокзала Степка пропил и котел, и пиджак, и все деньги.
А фотография осталась, — в ателье делали; Степка сразу, как пиджак надел, в ателье пошел. Хотел фотографию тоже невесте на память подарить.
Теперь рядом с фотографией, желтой, засиженной мухами, лежало и чудодейственное лекарство.
А вскоре Тарзан уже сам на улицу просился. Ходил еще плохо, на обмороженные лапы наступал осторожно. А выйдя за дверь, падал в снег брюхом и скалился, глядя в черную тьму леса.
Старый эвенк в поселке действительно был. Но звали его по-русски Тимофеем, и работал он сторожем в сельской школе-восьмилетке. В школе, в маленькой комнатке с отдельным входом, он и жил.
Степка с Тарзаном вошли к Тимофею с опаской. Тимофей лежал на кровати, смотрел на гостей молча.
— Здравствуй, Тимофей, — сказал Степка, робея, и не зная, какое слово можно сказать, какое — нет: много было рассказов в детстве о том, как приходили злые тунгусы, грабили, девок в свои далекие стойбища уводили.
Тимофей глянул строго, не поднимая голову с подушки.
— Хвораю я, — неожиданно тонким голосом сказал он. — Школьный доктор смотрел, — сказал, надо в район ехать, операцию делать. Живот резать, что ли.
Степка закручинился. Потом вспомнил:
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
