— Судя по всему, вы — сильные телепаты, — предположил он. — Энергетическое поле дайонов плохо влияет на электронику. Знаешь, если бы я мог выбирать, я бы хотел родиться дайоном.
— Почему? — улыбнулась Айцуко.
— Вы очень открытые…
— Не все, — девушка покачала головой. — Может, раньше были. Люди стали холоднее. Ты — чужак, но в тебе больше «дайонского», чем в иных моих сородичах. Понимаешь, когда рождается ребенок, его душа — как большой стеклянный шар. Он смотрит сквозь него изнутри и видит неискаженный, настоящий мир. Но потом вокруг собирается много людей, и каждый пишет или рисует на стекле что‑то свое, и вместо настоящего мира остается лишь то, что начертано кем‑то другим. Чужие мысли и образы. Твой «шар» еще не очень испорчен, и это сразу ощущается, поэтому ты думаешь по — своему и чувствуешь более остро и сильно.
— Индивидуальный интеллект?
— Вот это как раз чужая, не твоя мысль, ее написал на твоем шаре другой человек.
Ну да, как и многие иные. Написал. Впечатал. Вбил в сознание.
— А мы издревле умели очищать свое сознание. Разгонять мысли, как ветер — облака на небе. Тогда меньше суеты и больше покоя. Человек оказывается немного над миром и собственной судьбой. Честно, мне жаль, что теперь мы столь многое потеряли. Когда прежде чужаки пытались захватить Чашу Богов, они приходили как враги, и с ними можно было легко справиться, да и хотели они всего только землю, на которой мы жили. Но потом они стали умнее и пришли как друзья… чтобы похитить душу дайонов и превратить нас самих в чужаков друг для друга. Вся эта техника… иные расы считают нас дикарями потому, что мы сами не строили турбопланы, флаймобили, не пользовались компьютерами. Они были столь «добры», что дали нам все это, но взамен… что‑то случилось с нами самими, Джошуа, и это не менее страшно, чем смерть наших детей. Мы стали слабее, потому что теперь каждый сам по себе. Чужаки для нас примерно то же самое, что андроиды для всех остальных. В них есть нечто… ненастоящее.
— Но нельзя же отгородиться от всей Галактики, Айцуко. Так не бывает.
— Раньше было, — она упрямо сдвинула брови. — И дайоны чувствовали себя счастливее, чем теперь. Мы отличались еще и тем, что из‑за «прозрачности» были как единое целое, один организм…
— Стая? — подсказал Джош.
— Нет, не стая. Рой. Рой, в котором каждому отведено свое четко определенное место, в зависимости от его личных особенностей. То есть в те времена я, например, раз у меня хороший голос, пела бы сколько душе угодно, а не мыла полы. А тот, кто понимает душу камней, был бы ювелиром, а не зарабатывал по — другому на жизнь. И еще мы «слышали», чувствовали друг друга на расстоянии до нескольких миль, представляешь?
— Здорово.
— Еще бы. Если бы это было так и дальше, то я бы успела…
— Успела — что?
Айцуко быстрым движением смахнула слезы с ресниц и отвернулась.
— Мои родители… они просто поехали отдохнуть. Произошла авария на пустом шоссе. Был сильный ливень, машину занесло — ты знаешь, у нас до сих пор эти древние машины, которые ездят по земле, а не летают… отец погиб сразу, а маму еще можно было спасти, она умерла через два часа, и за это время никто не пришел ей на помощь! Всего сотню лет назад я бы услышала ее… и Кангун… да любой дайон примчался бы сразу! Любой, кто оказался бы ближе к месту катастрофы! Но с тех пор, как появились средства связи, с проводами и без… и все такое… нетренируемый орган атрофируется, понимаешь? Мы потеряли способность чувствовать далеко, и еще многие другие. Все равно что отнять у человека ноги ради того, чтобы он ходил на красивых, блестящих, новеньких протезах! Вот что сделала с нами ваша цивилизация…
— Айцуко… — Джошуа всем существом чувствовал ее отчаяние и до сих пор не утихшую боль. Кольцо его рук сомкнулось вокруг тонкой фигурки девушки. — Пожалуйста, не плачь, не надо. Я не знаю, что делать, когда ты плачешь.
Она опустила голову ему на грудь.
— Не надо ничего делать, Джошуа. Просто посиди со мной вот так. Я немного устала все время быть сильной.
— Хочешь, я буду сильным за нас обоих? — Джош погрузил лицо в ее блестящие темные волосы и слегка раскачивался вместе с нею.
— Лучшее предложение, которое я слышала в жизни, — серьезно отозвалась Айцуко. — Правда, Джошуа.
— Пришельцы, — вдруг сказал он. — Вот что мне это напоминает. Ну, много веков назад люди на Земле не знали точно, есть ли в Галактике другие, похожие на них, и думали, что если и есть, то непременно — ужасно злобные и жуткие твари. И придумывали про них истории, будто бы те прилетают на Землю и хотят ее уничтожить. Вроде мифов про будущее. И те, кто это все сочинял, называли таких… чужаков «пришельцами». А то, что ты мне рассказала… получается, что мы для дайонов оказались именно теми самыми монстрами.
— Откуда ты знаешь эти старые мифы?
— Идис мне давала книги, когда я был моложе, чем сейчас. Там было столько всяких невероятных событий… Хочешь послушать?
— Давай, — кивнула она. — А кто это — Идис?
— Жена Фрэнка. Она очень хорошая женщина.
Джош попробовал рассказать Айцуко об Идис, но очень скоро заметил, что девушка задремала, уютно устроившись рядом с ним. Тогда Джош осторожно, чтобы не потревожить, уложил ее на все тот же узкий диванчик и поднялся.
Он не позволит ей снова рисковать ради него. Не может допустить, чтобы девушка отправилась добывать для него раотан, как это уже было со шприцем. Это нужно сделать самому, а не посылать вместо себя Айцуко. И сделать немедленно, чтобы уйти без лишних объяснений. «Мужчина, который прячется за женскую юбку, — дерьмо», — сказал как‑то Тревер. Тогда Джош не понял, что это значит. Зато теперь осознал вполне. Он поднялся и, с трудом отведя глаза от прекрасного юного лица дайонки с еле заметными следами слез, покинул ее дом, неслышно выскользнув за дверь.
Заснуть Одо не могла. Ее окружало слишком много нового, непонятного и страшного одновременно. Одной в лесу не так страшно, чем на этой огромной удобной постели. Кстати, ей уже приходилось такое проделывать не раз, она знала лес и не боялась его.
Конечно, Тревер тоже был здесь, и Одо хотелось немедленно прийти и прижаться к нему, единственной в Олабаре знакомой душе. Но ей было целых восемь лет, и она знала, что такие большие девочки не должны проявлять позорную трусость. Сколько раз дед учил ее, что самое главное — уничтожить в себе страх. А сделать это можно, лишь ясно понимая его причины и не бегая от них. Увы, увы, сколько она себя ни уговаривала, ничего не получалось. Одо натянула на голову одеяло и подтянула колени к животу, стараясь занимать как можно меньше пространства, прячась от демонов, подступающих со всех сторон.
Они вовсе не были вымышленными. Страхи, которые терзали сейчас дайонку, имели совсем иную природу, нежели у детей, наделенных богатым воображением и боящихся темноты хуже смерти. Она пребывала не в своем, а в чужом кошмаре. В неизбывном ужасе другого человеческого существа, тяжелых, черных мыслях, копошившихся в его мозгу посреди гигантского роя враждебных, злобных образов. Она воочию, наяву видела сны, которые снились мужчине по имени Фридрих и рвали на части его душу. Вернее, Фридрих был еще не мужчиной, а мальчиком, нелепым, худым и очень высоким подростком, светловолосым и сероглазым. Он и сам там присутствовал, Одо его сразу узнала. Вид у него был довольно жалкий и какой‑то затравленный. Чем дальше вглубь сна продвигалась вместе с ним Одо, тем хуже ей становилось. Но только не он был причиной ее страха, а то, что его окружало, больной мозг порождал совершенно фантасмагорические образы, он метался среди них, и она почувствовала, что способна вывести его из этого лабиринта мрака. За какие‑то минуты она узнала о нем слишком многое, больше, чем была способна понять, хотя Одо и было уже целых восемь лет! И сейчас она была сильнее, чем он. А значит, могла как‑то помочь. А если в силах дайона оказать помощь другому, то его долг именно так и поступить. Эту заповедь Одо давно и надежно усвоила.
