— А что, мужички, под росу-то медвяну не угодили?
— Да уберегли боги!
— Вот и хорошо, вот и славненько. Чего ж вы так раненько сегодня? Нешто в крепости все хлебы поели?
— Так ведь гости, парниша! Ольг-князь с Ладоги, и с ним дружина верная, хорошо, хоть не вся, часть только, а и то человек с полсорока будет.
— С полсорока, говорите… Ну, инда Велес вам в помощь, работнички!
— Лучше уж — Сварог, — пошутил кто-то из хлебопеков. — Огонь в печах веселей гореть будет!
Попрощавшись, Онгуз спустился к лодке, вытащил из кустов весло, оттолкнулся и быстро погреб вниз по реке — к Новгороду. Когда лодка его превратилась в едва заметную точку, подъехал к мужикам-хлебопекам сам Хельги-ярл. Пожелал удачи в работе, поговорил о чем-то и, улыбаясь, поскакал в крепость.
— Говоришь, человек с полсорока? — волхв Мали-бор задумчиво переспросил Онгуза. Усмехнулся. — Не велика и дружина…
— Дело не в том, велика или нет, иногда и обученности вполне хватит, — войдя в дверь, резонно заявила Кармана.
Малибор вздрогнул — вот уж проныра-ведьма, все про всех ведает!
— Не так уж они и обучены, — пожал плечами Онгуз. — Это молодшая дружина, отроки-гриди, старших-то да обученных Хельги-князь у себя в Ладоге оставил. Неспокойно, чай, там — в князей стрелы мечут.
— Так ведь промахнулся твой стрелок-человечек!
— Ну, так что? Все равно опаска у князя осталась. Не один, так другой, не тот, так этот. Вот и поостерегся дружину всю с собой забирать.
— Он верно говорит, — усевшись на сундук, заметила жрица. Темные глаза ее смотрели пытливо и строго. — И где Хельги-князь объявил встречу?
— В Заручевье.
— В Заручевье? — подавшись вперед, переспросила Кармана. — Так это ж у нас… А что же он? Мог назначить и на том берегу, в крепости, или рядом.
— Не хочет лишних ушей, — улыбнулся Онгуз. — Не всем он в крепости доверяет.
— Правильно делает, — засмеявшись, кивнул Малибор. — Я б на его месте тоже не доверял тамошним, особенно толстяку Хаснульфу. Этот-то родную мать запродаст за кружку пива.
— Да, Хаснульф ладожан не жалует. Как бы только не снюхался с Всетиславом, — Кармана скривила губы. — Старик женил наконец свою обманную вдовицу-внучку?
— Нет еще, — покачал головой Малибор. — Переменил только имя — теперь Алушка нареченная Изяслава, якобы рабыня бывшая, — жрец злобно выдохнул. — Жаль, мы не распознали подмену на тризне! Тогда мало бы Всетиславу не показалось.
— Пить надо было меньше, — сварливо огрызнулась старуха.
— Кто бы говорил! — ответил волхв. — Ладно, хватит собачиться, мать. Давай-ко лучше помыслим, что нам вечером делать на Заручевье.
— И то дело. — Кармана согласно кивнула и бросила подозрительный взгляд на Онгуза.
— Ты еще здесь, парень? Пожди здесь, во дворе, потом, как поговорим, кликнем. — Она проводила парня глазами, дождалась, когда притворилась за ним дверь, и снова взглянула на Малибора. Поинтересовалась, куда это запропастился молодой волхв, посланец самого Вельведа.
— Рабыню он вчерась на торгу прикупил, — ухмыльнулся жрец. — В амбар увел, тешиться.
— То-то она там орет — слыхала.
— Так он и кнуты с собой взял, и ножи всякие. Вельвед-волхв тоже, помнится, любил вытворять такое. Иную девку бывало, так застегает — у той, бедной, аж кожа слезает. Ну, инда пес с ним, пущай себе тешится, нам он умничаньем своим не мешает.
— Верно, — Кармана кивнула. — И то сказать — пронырлив больно.
Так и не позвали в избу молодого волхва Велимора. А тот и не рвался — сжав от счастья губы, стегал кнутом молодую рабыню, как его самого когда-то стегали волхвы за малейшую провинность.
— Получай, тля! Получай! — растянув губы в гнусной ухмылке, приговаривал Велимор. Вся черная душа его пела, наполняясь извращенно-чувственной радостью истязаний. — Получай, тля! Получай…
Послушав доносившиеся из амбара вопли, Онгуз поднялся со ступенек крыльца и направился к летней печке, что давно уже дымилась под крытым дранкой навесом. Похоже, старый угрюмый слуга пек там вкусные просяные лепешки. Может, и угостит дед?
А в амбаре все вопила дева…
Слуга, гад, дал лепешку, да только старую, зачерствевшую, новых пожалел, хорек старый! Ну и ладно, и старую погрызть пока можно, вот еще бы кваску.
— А может, тебе и бражки, и пива, и медов травчатых? — нехорошо усмехнулся слуга. — Инда хозяин скажет, тогда и дам, уразумел, паря?
Онгуз пожал плечами. Уразумел — чего тут не уразуметь? Хотел было что-нибудь обидное бросить слуге, оскорбить как-нибудь, да не успел, вот ведь незадача какая! Выглянув на крыльцо, уже вовсю кликал его волхв. Быстро поднявшись в избу, Онгуз получил необходимые указания и побежал за пристань, к капищу, где гордо возвышались над Волховом расписанные яркими красками идолы.
— Рубить на берегу ольху? — удивленно переглянулись волхвы. — Что, Малибор ничего умнее не мог придумать? И куда все везти? В Заручевье? Так там же болото! Да ладно, сделаем, как сказано. Нам что? В Заручевье так в Заручевье.
Отобедав в обществе явно обрадованного его приезду воеводы Хаснульфа, Хельги-ярл переговорил с ним обо всем, о чем считал нужным, и, выйдя на крыльцо, попрощался с воеводой до вечера.
— Поеду в Новгород, — пояснил он. — Вели подать ладейку.
— Большую аль малую? — переспросил Хаснульф.
— Малую, на несколько воинов.
— А лошадей?
— Там Всетислав встретит.
— Боярину поклон. Да обязательно в корчму загляни, ту, что у торжища, помнишь? — Воевода засмеялся.
— Помню, — отбросив со лба волосы, улыбнулся ладожский ярл. — Загляну обязательно, если успею.
Через некоторое время небольшая ладья с Хельги и дюжиной младших дружинников на борту отвалила от пристани и, выбравшись на быстрину, ходко пошла к Новгороду.
Заручевье находилось к западу от Новгорода, меж болот и поросших смешанным лесом сопок. Если на правом берегу Волхова было больше веселых берез, плакучих ив и светлых, рвущихся в небо сосен, то здесь, на левобережье, преобладали колючие заросли можжевельника и сумрачные темные ели. Туда мало кто ездил, и для встречи вдали от чужих глаз место было вполне подходящим, тем более что и лежало ближе к Рюриковой крепости, так что добраться туда можно было и не въезжая в город, что и сделал Хельги вместе с частью дружины.
— Можете пока не надевать шлемы, — выбираясь из ладьи, разрешил он, добродушно оглядываясь на юных, в большинстве своем безусых еще воинов: Дивьяна, светлоголового Лашка и прочих.
Тянувшие сети в виду берега рыбаки тоже дивились на молодых воинов, с интересом разглядывая их вооружение — копья, стрелы, мечи и блестящие, ярко начищенные кольчуги. Видя такое внимание, отроки возгордились, приосанились, поправили за плечами тяжелые миндалевидные щиты и старались не болтать зря. Впрочем, и так не особо болтали, горды были — князь избрал именно их… Хотя некоторые — Хельги искоса взглянул на Дивьяна с Лашком — и напросились сами. К добру иль на свою голову — кто скажет теперь?
