— Да, не мое. Не мое. Но я тебе же, дурочке, добра желаю.
— Спасибо, Ксана. Приму это во внимание.
Галя рассталась с подругой перед административным корпусом, ощущая смятение из-за этого разговора. Оксанку можно было понять. В последнее время все на нее вдруг навалилось. И хотя она старалась показать всем, что по-прежнему держит хвост пистолетом, Галя видела, как больно подруге. И Оксанка никого не хотела посвящать в свою боль. Даже ее, Галю. Это было немножко обидно. Впрочем, Оксана всегда была такой. Скрытная и нарочито бодрая. Ну и пусть! В последнее время она вообще стала невыносимой. Поучает, ехидничает, злится, что называется, на ровном месте. А ведь сама потом прибежит прощения просить. В кино потянет, по магазинам…
Галя решила больше не думать об этом. У нее было дело. Очень важное дело.
Она нашла бывшего спецназовца ГРУ Виктора Пушкарева в столовой. Он завтракал в одиночестве. Рядом с ним никого не было. Виктор был небрит и угрюм. После того случая в парке с ним начали работать психологи, но все попытки врачей найти с ним контакт натыкались на его упорное молчание. Виктор походил на огромного злого медведя, готового наброситься на любого, кто ему не понравится. В последнее время он даже жену не хотел видеть. Виктор погибал. Через пару дней его должны были выписать, и что с ним будет потом, трудно было представить.
Галя взяла на раздаче стакан чая и подсела к нему. Он посмотрел на нее искоса, но не прервал трапезу.
— Привет, Витя. Как дела?
— Нормально, — буркнул бывший спецназовец, тупо жуя госпитальную кашу, неловко держа вилку левой рукой.
— А мне, Витенька, помощь твоя нужна.
— Что? — повернулся он к ней и взглянул тяжело, исподлобья.
— Помощь, говорю, нужна.
— Какая?
— Сугубо конфиденциальная.
— Чего? — прищурился Витя.
— Ну, значит, лично для меня, — пояснила Галя, чувствуя себя не очень-то уютно под его взглядом. — Я бы тебя не попросила, если бы знала, к кому еще можно обратиться. Очень надо… понимаешь?
— Пока ничего не понимаю, — покачал головой Виктор. — Говори толком. Что ты крутишь вокруг да около?
— Тут свидетелей много, а дело личное.
— Личное? — усмехнулся он, и Галя вдруг подумала, что на его лице впервые за несколько недель видит улыбку, пусть даже снисходительно-презрительную, но все же улыбку.
— Сильно личное? — спросил он снова все тем же ироничным тоном.
— Очень.
— Ну, пойдем, выйдем.
— Ты так это сказал, что я испугалась, — шепнула ему Галя, когда они вышли в коридор.
— Не боись. Я женщин и детей не ем.
— А остальных?
— По большим праздникам. Ладно, хватит трепаться. Чего надо?
Она отвела его подальше, к окну, вздохнула и произнесла, словно решилась сделать что-то страшно героическое:
— Витенька, дело в том, что меня преследует один мудак.
— И что?
— Мне он надоел.
— Пошли его подальше, — посоветовал Виктор с равнодушной улыбкой.
— Посылала.
— Матом? — уже с некоторым интересом спросил он.
— До мата не дошло, но морально я уже к этому готова.
— Сильно достает?
— Выражение о банном листе слышал?
— Ну.
— Так вот представь, что этот лист еще и суперклеем намазали.
— А чего ему надо?
— По намекам поняла, что жениться на мне хочет. Витя хрюкнул в кулак и отвернулся.
— Не вижу в этом ничего смешного, — обиделась она.
— Ладно, не буду больше. Только причем тут я? Разбирайся со своим… женихом сама.
— Да не могу я! Я ему уж и так и этак, а он: «Ты такая редкая женщина».
— Ну, я бы мог позвонить своим ребятам. Они его на место аккуратненько поставят.
— Тут еще кое-что… Он говорит, что из ФСБ.
— Чего-чего? — совсем уж развеселился спецназовец Витя.
— Сказал, что служит в ФСБ. Вот я и хочу узнать, можно ли это проверить… через твое ведомство? А, Витенька? Сил моих больше нет. Звонит постоянно. Даже следит, наверное. Во всяком случае, я так поняла. Шагу ступить не могу без того, чтобы не оглянуться.
Спецназовец задумчиво смотрел в окно.
— Ну что, Витя, поможешь?
Он пожал плечами и сказал:
— Ладно, что-нибудь придумаем. Ты знаешь его полное имя, возраст, местожительство?
— Вот, — Галя протянула ему бумажку с выведанными у бабушки сведениями. Все утро Галя украдкой, чтобы не вызвать подозрений, ее допрашивала. Зоя Даниловна, сбитая с толку таким интересом внучки к изгнанному гостю, выложила все, что ей было известно. А известно ей было многое благодаря ее вечным посиделкам с подругами и приятельницами.
Витя посмотрел бумажку и спрятал в карман.
— Как только что-то узнаю, позвоню. Я ведь на днях выписываюсь.
— Ой, спасибо, Витенька! — воскликнула Галя. — Ты настоящий мужчина!
Он снова метнул на нее жесткий пронзительный взгляд, но потом лицо его осветилось снисходительной улыбкой.
— Ответишь на один вопрос?
— Да, Витенька.
— А за меня ты бы вышла?
— Если бы ты не был женат?
— Если бы я не был женат, — подтвердил он.
— Ни минуты не задумалась бы.
— Врешь! — качнул он головой. — Кому нужен калека?
— Дурак ты, Витенька. У тебя же не половину души или мозгов отняли, а всего лишь руку. Ты не стал от этого глупее или безумнее. Ты и сам это понимаешь. Только тебе приятнее сейчас самому себе делать плохо, истязать себя мыслями о том, что ты никому не нужен. Вот потому я и говорю, что ты дурак. Хуже самим себе делают только дураки. Умные делают себе хорошо. А если ты себе делаешь хорошо, то делаешь хорошо тем, кто рядом с тобой. Это же э-ле-мен-тар-но, Ватсон! Так что делай себе хорошо и перестань ваньку валять, Витенька. Ты же здоровый мужичище! Ты просто не представляешь себе, сколько на свете есть напастей, от которых впору руки на себя наложить. Некоторые до самой смерти к инсулину привязаны, некоторые годами на диализ ложатся каждую неделю, потому что нет донорского органа. У кого-то врожденные патологии, и все деньги на лекарства уходят. Язвы, аллергии, вирусные инфекции, параличи, воспаления, пороки, камни, слепота, глухота, рак, не говоря уж о СПИДе! И все живут! Цепляются за жизнь, как только могут. Потому что жизнь у каждого одна, и каждый хочет прожить ее, несмотря ни на что.
Виктор смотрел на нее с удивлением, потом улыбнулся хитро и сказал:
