И он это сделал.
Внезапно Рено повернулся и подошел к выступу из песчаника, который Ева использовала в качестве столика для миски с водой. Он сел на этот выступ, положил рядом смену чистой одежды и энергичными движениями стал снимать рубаху.
— У тебя с собой бритва? — спросила Ева.
Рено залез в задний карман брюк и достал складную бритву с прямыми лезвиями. Он молча протянул ее Еве, не доверяя своему голосу, который мог выдать, насколько ему неприятна мысль о том, что ее руки двигались возле лица других мужчин, касались их волос и рук; и наверняка в это время мужчины разглядывали ее губы и грудь, вдыхали запах сирени, идущий от ее кожи, мысленно раздевали ее, раздвигали ей бедра…
Ева осторожно подошла к опасному мужчине, смотревшему на нее глазами, которые казались бесцветными при лунном освещении. За годы жизни в цыганском фургоне она научилась искусству мыть себя и других без суеты и с минимальным расходом воды. Она смочила волосы и густую щетину на лице Рено и стала его намыливать.
Обычно она стояла позади мужчины, но Рено сидел на камне, представлявшем собой часть скалы. Ей ничего не оставалось, кроме как стать лицом к нему.
Да и не было желания становиться в другом месте, призналась себе Ева. Ей нравилось смотреть на закрытые глаза Рено и сознавать, что ее прикосновения ему приятны.
Медленно, исподволь Рено изменил позицию. Ева даже не поняла, как произошло, что она оказалась между его ног. Из ее груди вырвался возглас удивления.
Руки Рено поддержали ее, как если бы она споткнулась и потеряла равновесие.
— Кошмар, — прошептала она.
Он открыл глаза.
— Прошу прощения?
— Маникюр. Я забыла про твои руки.
Рено поднял черную бровь и согнул ладони, прижав пальцы к упругим девичьим бедрам. Он ощутил тепло ее тела, ибо единственной преградой был тоненький слой материала. Под платьем из мешковины Ева была совершенно голой.
Ева почувствовала легкое головокружение. Она не подозревала, что ощущать мужские руки на своих бедрах столь приятно.
— Твои руки, — сказала она.
Рено улыбнулся и провел пальцами по округлому бедру.
— Мои руки, — согласился он. Затем наклонился и зашептал, дыша ей в грудь: — Где еще ты хотела бы их почувствовать?
Ева быстро отвернулась, ускользнув от объятий Рено. Взяв канистру, она налила воды в миску.
— Вот здесь, — она поставила миску ему на колени. — Опусти руки сюда.
Рено с кислым видом сдвинул колени, чтобы на них могла стоять миска. При этом он задался вопросом, действительно ли Ева хочет упрятать его руки в миску, чтобы он не трогал ее теплых бедер.
Пальцы Евы коснулись его головы, отчего по телу пошла гусиная кожа. Он молча обругал себя за это, но вслух ничего не сказал. Если Ева предпочитала не замечать его возбуждения, он не будет привлекать к этому ее внимание.
Он не хотел, чтобы она догадалась, какую власть имеет над ним. Когда ее пальцы зарылись в его волосах и стали гладить кожу, его возбуждение достигло стадии боли.
— Ты замерз? — спросила Ева, почувствовав, что он дрожит.
— Нет.
Голос у Рено был хриплым, но он ничего не мог с этим поделать, как не мог оторвать взгляда от игры лунного света и теней на лице Евы, когда она наклонялась и поворачивалась, ловко работая сильными руками.
Рено вдруг вспомнил волдыри на ее ладонях. Она копала могилу… Он взял руку Евы и повернул ладонь к лунному свету. Раны зажили, но следы все еще были заметны. То же самое Рено проделал с другой рукой.
— Болит?
— Уже нет.
Он без слов выпустил руки Евы.
Она осторожно взглянула на него, прежде чем взяться за бритву, потом проверила остроту лезвия. Несмотря на все предосторожности, на ее коже остался еле заметный след от бритвы.
— Кошмар, — пробормотала она. — Не делай резких движений. Бритва очень острая.
В лунном свете блеснула улыбка Рено.
— Это Кэл ее направил. Он даже кирпич может сделать острым.
Хотя на лице Евы ничего не отразилось, Рено почувствовал, как напряглось ее тело.
— В чем дело? — поинтересовался он.
Она внимательно посмотрела на него, удивляясь, когда он успел научиться так хорошо читать в ней.
— Не делай ничего такого, что меня заставит… э-э… вздрогнуть, — предупредила она.
— Что ты имеешь в виду?
— Твои прикосновения.
— Я уж было думал, — сказал Рено, растягивая слова и вынимая руки из воды, — что ты так и не попросишь об этом.
— Я не это имела в виду, — поспешно произнесла Ева, увертываясь от его объятий. — То есть я это имела в виду, но только…
— Ты сама определись, имела ты в виду или не имела.
— Я имела в виду, чтобы ты не касался меня.
Тело Рено напряглось.
— У нас есть сделка, gata. Ты помнишь?
Ева закрыла глаза.
— Да, — сказала она. — Я помню… И мало думаю о чем-либо другом… Я не собираюсь отступать от нашей сделки, — продолжала она, — но если ты станешь меня трогать, я разнервничаюсь, а лезвие дьявольски острое.
Ева украдкой бросила взгляд на человека, который следил за ней жадными глазами, и даже полутьма не могла скрыть его желания.
— Я буду сидеть спокойно, — заверил ее Рено грудным голосом.
— Хорошо.
Ева наклонилась и начала брить Рено ловкими, точными движениями, периодически вытирая лезвие о влажную тряпку. При этом она старалась убедить себя, что все происходит так, как было уже тысячу раз, когда она брила дона Лайэна. Дон божился, что ее руки — одно из слагаемых его успеха. Они помогали ему выглядеть свежим и преуспевающим, когда он садился за карточный стол с видом аристократа и горсткой серебряных монет, которые не выдержали бы никакой серьезной экспертизы.
— Сейчас ни в коем случае не шевелись, — негромко предупредила Ева.
— Буду как скала, — пообещал Рено.
Она приподняла его подбородок и стала легко водить бритвой по горлу. Когда Ева закончила, она услышала продолжительный вздох Рено. Он медленно ощупал горло и шею.
— Я тебя не порезала, — быстро проговорила Ева.
— Я просто проверяю… Это лезвие чертовски острое, я бы не заметил, что меня убили, пока кровь не хлынула бы к пряжке.
— Если ты так не уверен в моем мастерстве, — произнесла она с кислым видом, — с какой стати ты захотел, чтобы я тебя побрила?
— Я задаю себе тот же вопрос.
Ева скрыла улыбку и стала полоскать тряпку в холодной воде. Она все еще продолжала улыбаться, когда повернулась к нему с мокрой тряпкой в руках. Рено чуть не задохнулся, когда Ева протерла его лицо, затем для надежности повторила операцию.
