Меня мучает страх, что я сойду. Эти первые шесть дней я вовсю поработал задницей. Я в наилучшей форме за всю мою жизнь и никогда еще так не выматывался. Вчера мы увидели вдали Пиренеи. Не могу думать о них. Не буду думать о них. Каждый день пять, шесть, семь часов в седле, потом ешь, потом засыпаешь, потом встреча команды, потом еще семь, восемь, девять часов в седле. В эту жару. А после Пиренеев — Альпы. Мне придется обратиться к soigneur,[112]чтобы взобраться на эти горушки, уж я знаю. Он даст мне что-нибудь. А не то…
Когда я начинал, все было по-другому. Тогда у каждого был собственный маленький кейс, словно на службу идешь. Полный всякой замечательной всячинки. Пробовал то? Принимал это? Вот то, что тебе следует принять загодя, и так далее. Всем требовался иийеех в одно и то же время. Амфетов хватает часа на три, так что принять следует перед самыми горами. Просто смех: все принимают их в один и тот же момент, а потом серебряные бумажки отбрасываются, будто крышечки с молочных бутылок или чего-то еще там, и сразу чувствуешь, как набираешь скорость, и остальные хохочут и вопят, и иийеех мы вверх по склону. Теперь не то. Теперь не до смеха. А дай воды, выслушай указание, дай мне свое колесо, поведи меня. Я думал, первые дни будут легкими, и меня, может, пропустят вперед, если я буду в форме. Но после спурта я совсем измочален, и это правда.
Мы крутили педали по этой плоской равнине чертовы часы, глядя и глядя на них. Я еще никогда не видел таких высоких гор. Меня мучает страх. Вниз по склону, потом вверх по склону, верно? Меня мучает страх, что я сойду.
Из клуба я возвращаюсь обычно не раньше трех, так что, когда я просыпаюсь, он уже в седле. Это жутко злит. Я включаю телевизор, но на мой взгляд все почти одинаковы, за шесть дней я его, по-моему, ни разу не углядела. Иногда я почти уверена, что заметила его, но тут же переключение на камеру в вертолете, и видна только огромная змея гонщиков, несущихся через деревню. А к тому времени, когда его день завершается, мой успевает начаться. Энди к тому же не самый великий любитель писать открытки. Я покупаю «L'Equipe» каждый день и читаю, где он был и что впереди, и вожу пальцем по списку квалификации, ища его фамилию. В данный момент он 152-й из 178.
Энди склонен распространяться, до чего трудно гонять на велике. Я ему говорю, что, наверное, я в такой же форме, как и он. Мы с Бетти выступаем шесть вечеров из семи, тринадцать шоу в неделю. Он съедает «бифштекс с салатом в семь говорит Шон» и в девять уже в постели, и к тому времени, когда он закутывается в одеяло, у меня впереди еще два выступления. Энди говорит, что велосипедные гонки зависят в первую очередь от характера, будто только они. Мсье Талабер говорит, что никогда не берет девушек без личности, и это правда. Мы все личности, каждая по-своему. Когда я хочу подразнить Энди, я говорю ему, что гонять на велике может кто угодно. То есть от вас не требуют 34 вверху и всего остального пропорционально. От вас не требуют роста в пять футов семь дюймов до последнего сантиметра. И вас не связывает правило, гласящее, что вы не можете изменить свою внешность без согласия администрации.
Правил масса, но они все для нашей собственной защиты. Не разрешается пить в помещениях клуба, не разрешается встречаться с мужчинами ближе двухсот метров от клуба, вы обязаны сохранять свой вес без изменений, вы обязаны не опаздывать, вы получаете отпуск по их выбору и так далее. Вот почему им нравятся английские девушки. Мы не просто отвечаем всем требованиям к внешности, но и дисциплинированны. Ну и конечно, застуканную с наркотиками тут же отправляют восвояси.
Иногда я оглядываюсь на прошлое и думаю: как странно! Девочки все очень доброжелательны, просто как одна большая семья, и клуб для меня точно родной дом. Но из родного дома я сбежала, потому что мама забирала мой заработок и выдавала мне карманные деньги на расходы, а Папаша напридумывал правила, до какого часа мне можно задержаться, насколько короткой может быть моя юбка и с какими мальчиками мне можно встречаться, когда и где. Ну а мсье Талабер вкладывает наши деньги в накопительный план и оберегает нас от неподходящих мужчин, и мадам Ивонна кудахчет над нами почище наседки. «Кри-исти-ин, не эта юбка. Кри-исти-ин, поосторожней с этим мальчиком». И так далее. Но я ничуточки не злюсь. Наверное, в этом различие между домом, в котором растешь, и домом, который выбираешь сама.
Некоторые люди не понимают, как это ты можешь раздеваться перед публикой. Ну, я не стыжусь того, чем меня одарила природа. И это не совсем то же, что раздеваться, — ведь с самого начала ты почти раздета. Как говорит Бетти: все всегда чем-нибудь да прикрыто, пусть только лаком для ногтей. Все всегда чем-нибудь да прикрыто. Возможно, вы видите Энди на велосипеде голого не меньше, чем меня на сцене. Моя бабушка пришла посмотреть без ведома мамы и папаши. И шоу ей очень понравилось. Она сказала, что сделано оно со вкусом и она мной гордится.
Гонщик этот, несколько лет назад, его в тот день должны были проверить. Считалось, что наугад и без предупреждения, ну да тогда было не так, как теперь — войдите сюда, суньте свой причиндал в пробирку, и тип в белом халате наблюдает. Тогда бывало удавалось узнать заранее, во всяком случае с утра, и вы знали, что следует быть поосторожнее с подслащиванием. Ну, так этот гонщик узнает, что в конце дня его будут проверять, и накладывает в штаны. Последние дни он чуточку перегибал палку, тип с кейсом часто к нему заглядывал. И вот что он делает — велит своей подружке ждать у дороги в определенном месте, где-то в лесу, где людей почти не бывает. И тут, когда пелотон проносится мимо, он говорит, что задержится, остановится помочиться или еще что, — может, он сказал, что увидел свою девушку и хочет ее чмокнуть. Так — не так, но он останавливается, а ее он попросил приготовить для него пробу, понимаете, ее собственную, в пластиковом пакете или там еще в чем-то; она все сделала и отдает ему, а он ее целует и прячет под майкой. Ну и в конце дня ему велят дать образчик, и он берет пробирку, и идет в туалет, и возвращается, и отдает ее, ну, проще простого. На следующее утро его снова вызывают врачи, и он очень удивляется, так как знает, что должен быть чист. И не понимает, чего ему ждать. Знаете, что они ему говорят, «Франсуа, — или как его там, — Франсуа, хорошая новость: ты чист. Плохая новость: ты беременен».
Еще одна история Энди про то, как Линда и Шон Келли ждали, чтобы Стивен Рош прошел проверку на допинг. Было это в 1984-м во время Амстельской классической золотой. В Мерстене. Это в Голландии. Видите ли, я к этому времени все подробности выучила. Ну, пока они ждали, Линда сидела в их машине, а когда встала, ее рука оставила след там, где опиралась. Шон Келли, если верить Энди, настоящий аккуратист. Он достал из кармана носовой платок и стер след. Слова не сказал, просто стер след. И Линда сказала ему что-то вроде: теперь я вижу, что для тебя важнее и в каком порядке — сперва машина, затем велосипед, затем жена. Шон Келли глядит на нее с полной серьезностью, и знаете, что он говорит? Он говорит: «Сперва велосипед».
Ладили мы неплохо. Хуже всего мы разругались в самом начале. Я проглядывала французские газеты, искала его фамилию, а когда нашла, то увидела, что его называют un domestique. По-французски это слуга. А он слишком уж задирался насчет того, как французы на самом деле уважают английских гонщиков за то, какие они крутые, ну, я и сказала: так, значит, ты просто слуга? Он сказал, что в команде только второй год, а потому, конечно, должен приносить остальным фляжки с водой, передавать сообщения и отдавать колесо, а то и велосипед, если они требуются кому-то поважнее, например, если камера прокололась. Он сказал, что он член команды: один за всех, все за одного. Я подумала, что он слишком пыжится, и потому, вместо того чтобы прикусить язык, я сказала, по-моему, получается, вроде все на одного, и не слишком много одного на всех. Он сказал, много я, бля, понимаю, хотя и следовало, я же, когда танцую, тоже одна из команды, и нечего мне воображать, будто кто-то приходит смотреть на меня. Я точно помню, что он сказал потом. Он сказал, что я всего только тоненький ломтик на пицце, и мне следует помнить это, когда я буду в следующий раз вертеть попкой, но только он сказал не «попкой». И что мы с ним одинаковые, только это он сказал не по-хорошему, не в смысле, что мы подходим друг другу и вместе противостояли миру, как было сначала, а так, будто я была собачьей кучкой на тротуаре, и он не многим лучше. Все за одну секунду пошло наперекосяк. Вам это чувство знакомо? Я всегда начинаю думать о чайках. Они так и не повернули, не полетели назад. Он махал на них руками и ругался, но они и внимания не обращали. Они следовали за нами сюда всю дорогу.
