— Сударь, я не только имею честь носить титул маркиза де Ранрея и обладаю правом присутствовать на утреннем малом приеме короля, я еще исполняю обязанности комиссара полиции Шатле. Вы можете мне доверять и как дворянину, и как магистрату.
Яростно теребя кружевные манжеты, Беранже с удрученным видом рухнул на стул: напоминание о заслугах Николя сразило его.
— Сударь, я не мог предположить… Неужели меня использовали?.. А так уверяли, столько обещали! Неужели все рухнуло?
— Ради всего святого, возьмите себя в руки. Еще ничего не потеряно, а ваша готовность оказать помощь в разоблачении мошенников заставит нас забыть оскорбление, кое вы едва не нанесли трону. Как вы посмели подумать, что можете на равных вести переговоры с вашей королевой! Итак, я требую две вещи. Во-первых, храните все в строжайшей тайне; если вы нарушите слово, вас немедленно отправят в Бастилию. И во-вторых, в ближайшее воскресенье, как и условлено, отправляйтесь в Версаль. Не беспокойтесь, я буду рядом, и мы наконец узнаем истинное лицо посредника.
— Господин маркиз, несчастья свалились на меня словно снег на голову. Я в точности исполню все ваши указания.
Николя покидал улицу Нев-де-Люксамбур в полной растерянности. Он убедился, что интриганка затягивает королеву в долговые сети, но, как это часто бывает, за основной интригой ощущались чьи-то грозные происки. Луазо де Беранже являлся одним из тех нуворишей, кто, нажив состояние, еще не успел свыкнуться со своим новым положением. Стремясь скрыть запах золота и больших денег, он хотел увенчать свой успех придворными почестями. Николя спросил себя: зачем и почему все стремились подражать дворянам? Какой ценностью обладал титул, который сегодня стремились заполучить любой ценой? Разумеется, будучи уверенным, что сам происходит из славного и древнего рода, он с легкостью говорил об этом, играя сразу на двух досках. Внезапно он подумал, что положение, доставляющее столько привилегий, налагает на своего обладателя определенные обязательства. Однако, в согласии с духом времени, многие владельцы титулов отличались отнюдь не безгрешным поведением. Так для кого же дворянское достоинство все еще сохраняло свое значение? Может, лучше отменить его и отнять титулы у тех, кто их обесчестил? Сколько раз он видел отъявленных негодяев, избегавших наказания исключительно благодаря своему громкому имени. Он вряд ли сумел бы сосчитать всех. В памяти всплыли слова молодого короля: «Дворянство не должно смешиваться с сословиями, которые задачей своей видят обогащение. Единственным достойным занятием для дворянина является снискание почестей на службе государю и отечеству; дворяне обязаны ставить честь выше материального благосостояния».
За размышлениями он не заметил, как приехал в Шатле. На улице смеркалось, на крышах, терзаемые северным ветром, скрежетали флюгера. Там и тут масляные фонари открывали свои мутные глаза, освещая пустую площадь. Папаша Мари бодрствовал, Бурдо еще не появлялся. Николя спустился в мертвецкую и отрезал от куртки незнакомца кусочек ткани, изготовленной, по предположениям Семакгюса, в Англии. Его портной, проницательный мэтр Вашон, сумеет вынести точный вердикт. Развернув труп незнакомца, он вгляделся в бледное лицо; после воздействия соли и холода оно казалось совсем усохшим. Он порадовался, что художник успел нарисовать с усопшего портрет, где тот выглядел как живой. Затем он бросил взор в зал, где лежали неопознанные трупы. Два тела мужчин неопределенного возраста и несколько пар рук и ног, очевидно, выловленных из реки; разрозненные члены происхождением своим явно обязаны анатомическим занятиям. Завтра безутешные семьи придут сюда в поисках пропавших родных.
Внезапно внимание его привлекли прислоненные к стене заплечные корзины из ивовых прутьев. Он подошел и с ужасом обнаружил четыре трупика новорожденных младенцев; тела их, словно высосанные изнутри, напоминали утробные плоды, что хранятся заспиртованными в кабинетах редкостей. Он вспомнил случайную встречу, случившуюся два года назад по дороге в Вену. В Витри-ле-Франсуа они решили подкрепить силы в трактире «Золотой лев». В общем зале ужинал какой-то человек. На следующий день Николя увидел, как незнакомец вскинул на плечи ивовую корзину, проложенную внутри матрасиком: в корзине лежали новорожденные младенцы. Прежде чем уложить младенцев в корзину, он дал им пососать молока через уголок носового платка, намоченного в чашке с молоком. По непонятным причинам эта картина долго преследовала его. Поднявшись наверх, словно Орфей из ада, он спросил папашу Мари, откуда взялись трупики младенцев.
— Ты что, не знаешь? — проворчал он. — Это младенцы, найденные на церковных папертях или на порогах монастырей. В провинции для них нет приютов, вот их и отправляют в Париж. Кругом столько нищеты, что иногда для матерей это единственный выход… Этих доставили из Лотарингии. Доверенные всадникам, они не выдержали путешествия. По такой-то погоде! Они умерли в дороге. Снег. Из шестерых выжили всего двое.
— А тот, кто их доставил?
— Его арестовали по приказу господина Ленуара. Приют для подкинутых младенцев переполнен. Говорят, каждый год в Париж приносят две тысячи сосунков. Король приказал навести порядок и оставлять подкидышей в провинции.[22]Все это очень печально. Я никогда не помню тех, кто лежит там, внизу… но тут… Интересно, того, кто принес их, долго продержат?
— Посмотрим… я тебе сообщу.
В фиакре видения прошлого вновь обрушились на Николя. Пред взорами предстала церковь в Геранде и саркофаг семейства Карне с вытянувшимися во весь рост каменными статуями на крышке; в сыром зимнем воздухе гранитный камень саркофага источал слезы. Неужели его просто подкинули? Не может быть, все было сделано так, чтобы каноник Ле Флок нашел его! Внезапно его охватила тоска по матери. Кто была она? Может, она еще жива? А знает ли она, что он жив? Документы, представленные Изабеллой для приема Луи в пажеский корпус, свидетельствовали, что оба родителя Николя принадлежали к дворянскому сословию. Но, если говорить честно, какая ему разница? Как ни посмотри, он оплатил свое прошлое. И он ощутил прилив благодарности к Антуанетте за то, что она не бросила Луи…
На улице Монмартр бодрствовала только Катрина. Выглянув из кухни, она живо поинтересовалась, ел ли он вообще. Узнав, что сегодняшний день он жил на вчерашнем ужине, она разбушевалась и стала грозить ему самыми страшными карами, ежели он не станет регулярно заботиться о собственном теле.
— Хозяин здет тепя, — прибавила она, громыхая горшками и ложками. — Он хочет, чтопы тебе бодали наверх, ибо, как он и бредболагал, ты вернулся с бустым зелудком!
— А что у нас сегодня на ужин?
— Ты заслужил только суб из ворон, который я когда-то варила звоим золдатикам накануне зражений! Но сегодня осталось еще немного суба бод черебаху, хотя для тепя это злишком польшая роскошь!
— И это все?! — шутливо возмутился Николя.
— Зними треуголку, когда разгофариваешь з дамой!
