ведут себя более естественно. Именно эти реакции и есть самое интересное. Именно в них содержится правда о человеке.
Активнее остальных реагировал Раткин. По всему было видно, он так возмущен, что буквально еле сдерживается. Усы его негодующе дергались туда-сюда. Наклонившись к Семичастному, капитан что-то горячо ему втолковывал, тыча узловатым пальцем в папку, которая лежала на столе перед напарником. Тот кивал, хмуро отвечал попеременно то Ивану, то своему соседу слева – молодому лейтенанту Мережко. У лейтенанта тоже щеки понемногу заливала краска. Похоже, Семичастный рассказывал коллегам нечто такое, от чего те сатанели все больше и больше.
История распространялась между всеми сидящими за столом оперативниками и вызывала нешуточную бурю эмоций. До Соколова стали долетать отдельные слова и фразы, в которых звучало что-то о педофилии, совращении и растлении малолетних. Надо было с этим горячим обсуждением завязывать, а то создавалось впечатление, что милиционеры уже готовы с минуты на минуту рвануть вершить самосуд.
Перевернув последнюю страницу, Соколов кашлянул и, когда остальные повернулись к нему, сделал приглашающий жест, мол, начинаем совещание.
Поднялся Семичастный, старательно откашлялся, обвел взглядом собравшихся и, раскрыв папку, стал зачитывать отстраненным голосом:
– «Останки трупа Никитского были дактилоскопированы, и хотя кожа рук к тому времени претерпела значительные изменения, в большей части удалось восстановить папиллярный узор пальцев. По информационно-поисковой системе «Папилон» отпечатки пальцев были идентифицированы как принадлежавшие ранее судимому жителю города Красноярск Георгию Аратову, осужденному по статьям 134 и 135 УК РФ, соответственно – «Половое сношение и иные действия сексуального характера с лицом, не достигшим шестнадцатилетнего возраста» и «Развратные действия».
Аратов родился в интеллигентной семье, родители уделяли ему много внимания и ласки, тем более что ребенок рос слабым и болезненным. Взрослые очень рано начали отмечать особенный интерес мальчика к сексу. Воспитатели детского сада жаловались, что он любит уединяться с девочками и играть с ними в больницу: раздевает, осматривает и трогает их половые органы. По признанию Аратова, он любил подглядывать за девочками, специально ездил в переполненном автобусе, чтобы как бы случайно ощупать зажатых в толчее женщин. В 15 лет, по признанию Аратова, в турпоходе ночью в палатке его изнасиловал учитель биологии, организатор похода. После этого произошла ломка сознания, и свое повышенное либидо Аратов переключил с женщин на мужчин, преимущественно моложе и слабее его, то есть на детей и подростков. Еще в школе он увлекся психологией, что впоследствии помогло ему легко устанавливать контакт с незнакомыми людьми. Аратов успешно поступил в Армянский государственный институт и окончил его с дипломом по специальности «Дошкольная психология и педагогика». По окончании института в 1990 году Аратов некоторое время работал педагогом-воспитателем в подмосковном школе-интернате для детей, страдающих последствиями полиомиелита и детского церебрального паралича. В 1992-м Аратов был осужден за совершение развратных действий в отношении малолетних мальчиков. Отсидел два года и из колонии, как вы понимаете, вышел совсем другим человеком. Статья плохая, сидел в бараке опущенных. Работать с детьми ему было запрещено, и он окончил курсы по специальности «Экономика и бухгалтерский учет». Потом устроился в институт вычислительной техники, откуда уволился через два года. Про его пагубные пристрастия и тюремный срок все, разумеется, знали, жизнь его была ужасна. Здесь его следы потерялись».
Когда Семичастный замолчал, все взгляды обратились к Соколову, явно ожидая какой-то определенной реакции. Похоже было, что милиционеры ждут осуждения Аратова со стороны начальника, но тот хранил молчание. Однако губы поджались сами собой, сложившись в тонкую бледную полоску. Дела с детьми всегда были самыми трудными… Потому что хотелось каждого ублюдка, способного навредить ребенку, сломать его психику и жизнь, уложить в гроб без суда и следствия. Но подобный подход мало того что незаконный, так еще и требует абсолютной уверенности в виновности подозреваемого. Ведь как ни крути, а судебная система неидеальна и тоже допускает ошибки. Однако если быть уверенным…
Соколов нахмурился, отгоняя непрошеные мысли. Лица оперативников, наоборот, расслабились – его реакция полностью их удовлетворила. Значит, старшой с ними, значит, чувствует то же самое, значит, ему можно доверять. Атмосфера в кабинете заметно изменилась: напряжение почти ушло, офицеры смотрели друг на друга, ощущая единение – и профессиональное, и чисто человеческое. В конце концов, у многих из них были семьи и дети. А те, у кого их в данный момент не было, разделяли моральный кодекс товарищей.
Все эти сложные внутренние движения в команде замначальника УВД заняли буквально пару секунд. Так что, когда Раткин взял слово, это прозвучало как продолжение доклада Семичастного.
– Нами уже установлено, – сказал капитан, – что он приобрел поддельный паспорт на имя Алексея Никитского. Затем переехал в Красноярск и устроился на завод. Здесь он, как видно, пытался начать новую жизнь, но ненадолго. Аратов переезжает в Медвежский монастырь, об остальном мы уже докладывали.
Соколов кивнул, а Семичастный дополнил отчет, состроив брезгливую мину:
– На основании вышеизложенного ясно, что предложил свои услуги по работе с детьми из детского дома он не просто так.
Майор внимательно посмотрел на подчиненного.
– Что еще за предположения? – задал он резонный вопрос, хмурясь все сильнее. Как же местные парни любят делать поспешные выводы. Может, заключение и кажется само собой разумеющимся, но прежде чем кого-то обвинить, нужно проверить все. Абсолютно все! Чтобы потом «не было мучительно больно» за опрометчивость. Ведь от этого зависит если не жизнь человека (Аратову уже ничем не помочь), то хотя бы адекватная память о нем. А заодно и продвижение следствия.
– Ничего не ясно, – подчеркнул Святослав. – Надо допросить детей из детского дома, с которыми контактировал Аратов.
Наступила пауза. Майор оглядел подчиненных и не заметил на их лицах и следа энтузиазма – одни кислые рожи. Милиционеры старательно отводили глаза, будто надеясь, что если они не посмотрят на начальника, то и он их не заметит… или, по крайней мере, не выберет для выполнения этого поручения. Ну, орлы, ничего не скажешь.
– Раткин, – распорядился Соколов, – отмените все, что у вас намечено на завтра. Поедете в детский дом, допросите детей. Список детей мне перешлют сегодня из монастыря по факсу. – В ответ снова молчание. Это начинало уже подбешивать. – Ну что еще за мхатовская пауза? Говорите, Раткин.
Усатый заерзал на стуле и усиленно откашлялся несколько раз. Начальник раздраженно щелкнул ручкой, капитан наконец заговорил:
– Товарищ майор, можно я не поеду в детский дом? – Прозвучало как просьба младшеклассника не идти в школу. Впрочем, дальше мнение Святослава несколько изменилось. – Я же с инспектора детской комнаты милиции начинал. Не могу я на детей смотреть, тем более, если… когда…
