рыжая собачница.
— И тебе доброго утра, Вадим.
Я здороваюсь, стараясь одновременно казаться и безразличной, и слегка дружелюбной. Если он раньше считал меня просто немного пришибленной, то сейчас, кажется, готов вызывать санитаров.
— Ещё не восемь. У тебя сломались часы? — Пока Вадим немного отклоняется и проверяет время на своих часах, я заглядываю внутрь его квартиры.
Странно, но женской обуви не вижу. Ведущей в спальню дорожки из сброшенной в порыве страсти одежды тоже.
Меня разрывает от ревности. Перед глазами пляшут картинки его ночи не со мной.
Господи, как это ужасно.
— Это у тебя проблемы с гостеприимством. На твоем пороге стоит соседка с двумя стаканчиками кофе, а ты держишь её на пороге вместо того, чтобы…
— Мы не договаривались о совместных завтраках, Марьяна. Речь шла только о том, что ты будешь приносить мне кофе, а не…
Я внимательно слушаю Вадима, готовясь ему оппонировать, но внезапно слышу странные звуки, доносящиеся из спальни.
Явно не просто так, а чтобы их замаскировать, Вадим вдруг начинает покашливать.
Вот подлец.
У меня нет оснований относиться к нему, как к изменщику, но я отношусь. Стреляю в мужчину злым взглядом, проезжаюсь ещё раз по телу.
Он хорош даже спросонья и в домашнем. Ненавижу его.
— Если у тебя есть хоть капля совести, Титов, ты пригласишь меня внутрь.
Сама не знаю, каким образом привязала его совесть к своему требованию. И по тому, как Вадим хмурится и сжимает губы, понимаю, что готовится мне отказать, но в итоге вздыхает, толкает дверь и отступает, впуская меня внутрь.
Я останавливаюсь посреди коридора, оглядываясь и даже немного постыдно принюхиваясь. Явных ноток сладости женских духов не чувствую. Это поселяет в душе легкую надежду, хотя казалось бы, при чем тут она? Я просто явилась испортить ему утро с другой
— У тебя уютно.
Я хвалю, оглядываясь.
Но Вадим от моего комплимента отмахивается.
— Если ты разбудила меня раньше времени, чтобы сообщить это — поверь, я бы прожил без признания.
Он забирает из моих рук подставку с картонными стаканчиками и движется прямо в гостиную.
Меня это радует. Почему-то была уверена, что дальше кухни не пустит.
Сама снимаю пиджак и вешаю его в прихожей. Только потом догоняю хозяина.
— И бардака нет.
На это мое замечание Вадим реагирует еще более тяжелым взглядом.
Берет в руки свой стакан, отпивает. Только после первого глотка черты лица немного смягчаются.
— А ты думала, тут всё будет завалено грязными носками и коробками из-под пиццы? Не суди обо мне по своему.
Я снова слышу какие-то странные звуки из спальни. Мы с Вадимом одновременно скашиваем туда взгляд, а потом он снова прокашливается.
Берет в руки пульт от аудиосистемы, включает музыку.
Мне вдруг становится до противного неловко. Кажется, мой план изначально был дурацким. Сейчас оттуда покажется девка в его рубашке, я только хуже себе сделаю... И ей стыдно не будет, а вот мне.
— Ты не один? — сердце больно бьется о ребра, но я стараюсь оставаться внешне безразличной.
Спрашиваю холодно, тоже беря в руки стакан и отпивая.
Вадим недолго молчит, испытывая мои нервы на прочность пристальным взглядом.
Потом склоняет голову и щурится:
— А что, если не один?
На языке крутится: тогда я тебя убью.
Сама понимаю, что у меня нет для этого ни оснований, ни прав. Но я его ужасно ревную!
Мои ноздри раздуваются. Я до боли незаметно прикусываю кончик того самого острого языка.
— Попросил бы, я принесла еще один стакан, выпили бы втроем.
На мое абсолютно идиотское предложение Вадим громко фыркает.
Снова пьет и ставит кофе на стол.
Я продолжаю слышать в спальне копошение даже через музыку, но абсолютно не понимаю, что здесь происходит.
— Я и вдвоем-то пить тебя не приглашал, Марьян. Тем более... Я же тебе неприятен. С чего вдруг такая острая необходимость первой желать мне доброго утра?
На вопрос Вадима, если честно, ответить мне нечего. Сначала щеки обжигает жаром из за стыда за сказанные Мире по телефону слова. Потом — из за собственных неоднозначных к нему чувств.
Я слежу, как он обходит стол и останавливается ближе, чем стоило бы.
Я тоже ставлю свой стаканчик. Смотрю сначала на него, потом поворачиваю голову и упираюсь взглядом в мужскую грудь. Через ткань майки я вижу красиво очерченную грудь, если поднять взгляд — смогу оценить, как белый хлопок обтянул его плечи.
В комнате прохладно и воздух пахнет еловой свежестью, а я чувствую духоту.
— Я пришла, чтобы извиниться за свои слова.
Собравшись с силами, поднимаю подбородок и смотрю в глаза. Даже не обижаюсь, что в ответ на мои слова Вадим иронично-удивленно вздергивает бровь. Сама знаю, что звучит не слишком логично.
А ещё чувствую себя рядом с ним неуютно. Я легко могу сейчас развернуться и уйти из квартиры, но он всё равно кажется какой-то непреодолимой преградой, что ли... Не захочет — не выпустит.
Он стоит, упершись одной рукой себе в бок, а другую вальяжно устроив на спинке стула.
— Уточни, пожалуйста, извиниться ты хочешь за то, что облила меня словесными помоями или за то, что размышляла над тем, как бы травонуть.
— Я не собиралась тебя травить, ты же сам прекрасно это знаешь.
Мне не стоило бы возмущаться, но вот сейчас я не сдерживаюсь. Мои глаза увеличиваются, голос звучит чуть выше спокойного состояния.
Я замечаю, что в уголках губ Вадима играет улыбка. Кажется, он мне немного мстит.
— Я прекрасно знаю одно, Марьяна: от тебя можно ожидать чего-угодно.
На эту правду мне нечего возразить. Я не выдерживаю его долгого пристального взгляда. Первой отворачиваю голову. Снова слышу в спальне копошение, становится горько.
Я проснулась с мыслью, что обязана испортить ему сладкое утро. А теперь хочу одного: убедить себя, что мы в квартире одни.
— Я бы нигде не купила эту дурацкую фугу, ты же сам понимаешь.
Глупо оправдываюсь, скашивая на Вадима по-детски обиженный взгляд. Успеваю отметить изменения в его настроении. Кажется, он окончательно проснулся, кажется, его настроение пошло в гору.
— И вообще... Ты бы хоть футболку переодел. Навыворот.
Бурчу, под новым предлогом опять проезжаясь взглядом по мужскому торсу.
Готова признаться только самой себе: испытываю к нему чрезмерные чувства.
Пальцы горят, как мне хочется снова к нему дотронуться. Чтобы не совершить глупость — сжимаю кулак.
Вадим смотрит тоже вниз. Убеждается, что
