– Вы слишком перетруждаетесь, вот что я вам скажу. Мы же не хотим, чтобы случилось то же, что на Пасху?
Мы с Бьянкой шли по набережной к Соспану.
– Безмозглая старая кошелка.
– Не надо ругаться.
– Ты видел, как она на меня зыркнула?
– Ну что ж поделаешь. Она человек старой закалки.
– А что случилось на Пасху?
Я заказал нам мороженого.
– Прихватило ее. Сказала, что из-за яблок в пироге, но ей пришлось так худо, что вызывали священника соборовать. С тех пор, правда, все было в порядке.
Бьянка склонила голову мне на плечо и сказала:
– Почему ты мне не позвонил?
– По поводу?
– По поводу! – закричала она.
Нуда, конечно. В последний раз мы виделись, когда я отвез ее к себе домой.
– Прости. Я…
– Не извиняйся.
Я провел рукой по ее лицу, взъерошил ей волосы. Сослан протянул нам мороженое с тактичностью бордельной мадам. Мы некоторое время ели молча, а затем Бьянка сказала мне в складки рубашки:
– У меня для тебя кое-что есть. То есть у меня этого еще нет, но я могу достать. То есть, если ты хочешь, конечно.
– О чем ты? – сказал я ей в макушку.
– О чем-то очень-очень особенном.
– О чем?
– О том, за что ты отдал бы правую руку.
– Я ни за что не отдал бы правую руку.
– Спорим, ты бы отдал ее, чтоб жениться на Мивануи.
– Нет, не отдал бы.
– Это сочинение.
Я резко вдохнул, и Бьянка захихикала.
– Неужели? – спросил я осторожно. – И что за сочинение?
– У-уу, всего-навсего Дая Мозгли последнее сочинение. – Она опять хихикнула.
Я отстранил ее от себя и посмотрел ей в лицо:
– О чем ты говоришь?
– Последнее сочинение Дая Мозгли. Ты ведь его ищешь, правда?
– С чего ты взяла?
– Мне Мивануи рассказала.
Я страдальчески закрыл глаза.
– Все в порядке, я никому не скажу.
– Она не должна была тебе говорить.
– Ну что ты хотел – она же трепло.
– Не стоит ругаться.
– Я знаю, ты считаешь, у нее из попки солнце восходит, только она, знаешь, не всегда мед да сахар.
– Я не сомневаюсь. Все мы таковы.
– Так оно тебе нужно?
Некоторое время я, не отвечая, смотрел на нее.
– Ты что – серьезно? Ты знаешь, где последнее сочинение Мозгли?
Она кивнула:
– Я знаю, где копия.
– Где?
– У Пикеля.
– У Пикеля?
Она вновь кивнула:
– Как раз после смерти Мозгли Лавспун попросил Пикеля придумать такой хороший сейф, чтобы его никто не мог открыть – даже тот, кто сделал. Пикель согласился, хоть и сказал, что нет в мире замка, что ему бы не поддался. И еще сказал, что Лавспун – мудак. Лавспун раньше держал в сейфе оригинал сочинения Мозгли – тот, про который газеты писали, что он потерялся. Пикель выждал, пока Лавспун отвернется, стянул его и снял копию. Мол, на всякий пожарный случай.
– Тебе это рассказал Пикель?
– Да.
– А откуда ты знаешь, что он не соврал?
– С чего бы ему? И потом, я знаю, где он его держит – в колокольне. Я могу его достать, если хочешь.
Я обхватил руками ее голову и заглянул ей в глаза:
– Не делай ничего, пока я все не обдумаю.
На западе уже вовсю полыхали зарницы, когда я тот вечер выходил из «Мулена». Я опоздал, и хорошего столика мне не досталось – пришлось сидеть в самом конце, откуда очень плохо было видно сцену. Девочки из шоу обычно так далеко не забирались, и меня обслуживала простушка-официантка в черной юбке и белой блузке. Столик пришлось разделить с группой мужчин – судя по виду, только что вывезенных спасательным вертолетом с необитаемого острова. Отросшие и нечесаные волосы, оборванная и заношенная одежда. Один протянул мне руку, и, чтобы его не обидеть, я нерешительно пожал ее.
– Добро пожаловать, брат, – проскрипел он голосом морехода, который лет десять не перебросился словом ни с одной живой душой. Остальные посмотрели на меня пристально – их взгляды метались по моему лицу, как прожекторы.
– Я вам не брат.
Мужчина хихикнул так, что у меня стянуло кожу, и обернулся к своим компаньонам:
– Говорит, он нам не брат!
Остальные разразились грубым сиплым хохотом.
Первый поглядел на меня и продолжил:
– Я брат Гилберт. Это – брат Фрэнк, а это – брат Билл. Прочих представлю позже.
– Не утруждайтесь.
– Ну какое ж утружденье. Мы очень рады, что ты к нам присоединился. Нам есть о чем поговорить.
Мне принесли выпивку, я осушил рюмку залпом и заказал еще.
– Я был банковским менеджером, – сказал брат Гилберт. Он ухватил меня за плечо и добавил со странной настойчивостью: – А брат Билл – мировым судьей. А ты думал?
– Я думал, вы все рыбаки.
Они переглянулись и опять засмеялись.
– Лихо! – сказал брат Гилберт. – Рыбаки. Очень смешно!
Когда смех угас, брат Гилберт повернулся к своим братьям и произнес:
– Я полагаю, в каком-то смысле мы все на крючке. – Опять брызнул смех.
Я переждал и сказал:
– Так вы сюда ходите частенько?
– О да, каждый день. Ты нас не видел?
– Нет.
– Это многое объясняет.
– Объясняет что?
– Почему ты ничего не понимаешь.
Они все уставились на меня с диким блеском безумия в глазах, измеряя эффект, произведенный словами брата Гилберта. Девушка из шоу прошла где-то между нами и авансценой, и на миг мне показалось, что это Мивануи. Я вытянул шею, чтобы разглядеть получше.
– Ее пока нет, – со знанием дела сказал брат Гилберт.
– Кого нет?
На долю секунды повисла пауза, и братство снова расхохоталось. На этот раз они смеялись, себя не помня. По щекам их струились слезы, они хлопали себя по ляжкам. Чуть только смех притухал, как кто-нибудь из братьев повторял одно слово – «кого?» – и все начиналось заново.
– У вас, кажется, очень сходное чувство юмора.
– Это потому, что мы члены одного братства.
– Мы, пятеро, едины в своих мыслях, – добавил брат Билл.
